Она надевает туфлю на правую ногу, встает, идет мне навстречу походкой манекенщицы.
Я сую мобильник в карман. Она ведет себя так, будто я только что пришел. Я тоже. Мы расцеловываемся в щеки. Она изменилась, но духи все те же. Ее тронутая временем красота «остепенилась». Мелкие морщинки вокруг глаз и у рта придают глубину улыбке. Ее тело под деловым костюмом на все случаи жизни кажется по-прежнему прекрасным. Быть может, чуть похудевшим. Прощайте, юношеские порывы, передо мной женщина класса люкс с грустными глазами.
Куда девать восемь лет молчания, которые повисли между нами, в отражениях наших неуверенных взглядов? Нет льда, который надо сломать. Только колебание, как перед прыжком в воду. Иначе говоря, кто из нас скажет первую банальность? Я решаюсь:
— Ты давно меня ждешь?
— Это третий, — говорит она, кивая на коктейль, увенчанный желтым бумажным зонтиком. — Не считая пяти вчерашних. Но я хорошо переношу спиртное. А ждать тебя мне всегда в радость.
— Спасибо.
Мы садимся. Я протягиваю ей книгу, которую она продала вчера букинисту напротив моей конторы. Какова была вероятность, что я ее замечу? В своем желании увидеть меня она положилась на судьбу.
Она достает заложенное между страницами письмо, возвращает его мне и прячет роман в сумку с лейблом конгресса. Мне бы спросить, давно ли она в Париже, как вышла на мой след… Конкретные слова застревают в горле. Мы долго смотрим друг на друга. Без стеснения разглядываем лица. Как будто вновь обживаем территорию.
— Ты меня узнаешь? — интересуется она. И не дает мне времени ответить. — Мне время от времени попадались фотографии… Я посмотрела две-три передачи в replay[40]. Видела, как ты обрел уверенность в себе, заматерел и начал седеть… А в остальном ты все тот же. А я как тебе?
— Очень даже. Ты наверняка заметила мой взгляд.
— Конечно. В этом ты никогда не умел лгать.
Пауза. Кто из нас первым спросит о Максиме? Я не успеваю сформулировать вопрос, как она задает его мне. Я отвечаю:
— Ничего о нем не знаю. Уже года четыре или пять. Я следил за успехами его книг, как все. Он, должно быть, забыл меня. А ты — ты с ним виделась?
— Я с ним вижусь.
Ее взгляд не отрывается от зонтика в коктейле. Я слышу смущение в ее голосе. Между нами снова возникает Максим. Его заскоки, его шутовство, его конфузы, его невзгоды. Наши последние встречи. Оксфорд и дижонская больница. Только дважды мы были все втроем.
— Это ради него я здесь, — тихо произносит она.
Обратное меня бы удивило. Уже час с лишним я оттягиваю момент разочарования. Внезапно мне до смерти хочется сменить тему. Уколоть ее.
— А с твоим новым мужем как, все хорошо?
Она смотрит на меня, в глазах — полнейшее непонимание. Показывает мне руки, пальцы без колец, машет ими, смешно шевелит бровями. Кровь отливает от моего лица.
— Я думал, ты вышла замуж за изобретателя в Калифорнии.
Она ошеломлена:
— Это Максим тебе сказал?
— Да. В последний раз, когда мы с ним говорили.
Она медлит. Улыбается, успокоенная. Почти умиленная.
— Нет, я преподаю информатику в Оксфорде, читаю лекции в том же университете, где училась. Это все, что изменилось в моей жизни.
От ее слов у меня сжимается горло. Я вспоминаю, как пришибла меня эта новость по телефону среди ночи. Как я поставил крест на ней, на себе, на всем.
— Но зачем он мне наврал?
Она вынимает зонтик из коктейля, закрывает его и кладет поперек стакана.
— Когда несколько лет назад он вышел на мой след, я была не готова… И не очень красиво повела себя с ним. Полагаю, он хотел избавить тебя от такого же разочарования. Поверив, что я вышла замуж в Калифорнии, ты бы не стал искать меня в Оксфорде.
К нам подходит бармен. Я указываю ему на коктейль Полины и поднимаю два пальца. Он кивает и удаляется. Я ищу слова. Задаю вопрос, который должен был быть первым:
— А… твой сын?
— Все хорошо. Он остался у деда с бабушкой. Они сказали ему, что его отец умер из-за меня, что мой любовник его убил. Меня он больше не хотел видеть. Мне не хватило духу… на суды и все такое, я не могла бороться с ними.
— Ты не сказала ему правду?
— Я попыталась, когда вышла из больницы. Слышать, как фальшиво ты звучишь… видеть, что чем больше оправдываешься, тем меньше твой ребенок тебе верит…
