Клонились лица. Одно из них, я знал, было лицом того ученого из Дании, о котором рассказывал мне папа, но почему-то не похожим на портрет в энциклопедии — был в очках и говорил отцовским голосом: «Помнишь принцип: все вернется, как снег?» Да, отвечал я, страдая, но ты не сказал мне, что это будет другой снег, иной снег… Ученый улыбнулся и приумерк — проявилось лицо Ольги с печальными глазами, маминым голосом…
И больше ничего не помню.
Когда проснулся, было солнечно. Вся моя рука, плечо и грудь оказались скованными — гипс. И уже настоящая мама склонилась надо мной. Я улыбнулся ей, ничуть не удивившись. Было видно, что она устала: набухли сосудики глаз, явственнее проступали под глазами тени, морщинки, — но все такая же красивая и сильная.
— Ну, вот и проснулся… Как самочувствие, сынок?
Я ощущал тягучее нытье в плече, но было не больно… Далекий призрак боли. И еще что-то смутное — мысль, к которой пришел ТАМ и теперь никак ее не мог вспомнить.
— Ничего. Все нормально.
— Гипс не жмет? — профессионально выспрашивала мама. — Дышать рука не мешает? Вдохни. Еще раз — на полную грудь… Так…
Я отдался приказам мамы, молча смотрел на нее и тихо улыбался: ну, теперь, с мамой, никакие царства теней не страшны.
— Кулак сжать можешь? Только осторожно… Хорошо. Все хорошо. Нервы не задеты…
— Мам, а как вы? Давно здесь?
— Сутки, Кирюш…
— Эге! — присвистнул я. — Вот я проспал!
— Папа там отдыхает, — махнула она рукой в коридор, — за рулем день, да ночь не спал.
— А ты что? — заволновался я.
— Да я спала недавно, — улыбнулась мама. — Посмотри, что ребята тебе оставили…
Мама сняла с тумбочки и положила мне на одеяло серебристый кубок. Улыбка расплылась на моем лице.
— А вот еще гостинцы. И это тебе. Перед отъездом пришло, — рядом с кубком очутился белый квадратик письма. И лишь я прочитал: Пермь… Ольге… — та мысль, которая не давала мне покоя, всплыла в моем мозгу:
— Мам, — сказал я, — знаешь, что я понял, когда был ТАМ? Что рай — это наша жизнь, а ад — воспоминание о ней…
Когда уезжали, тете Поля (теперь я знал, как зовут нянечку, готовившую меня к операции) выдала мою одежду, а мама, успевшая подружиться с ней, все уговаривала взять гостинцы. Наконец та поддалась и все шептала: «Пресвятая Мать-Богородица, Благодатная Марея, благослови их всех и в работе, и в хотьбе. А еще дай им Бог святой час, и спаси их всех ото всяких бед, ото всяких напастей и от лихех людей…» И на прощанье обратилась ко мне:
— А крестик-то носи…
Выехали на трассу, папа с мамой стали обсуждать уровень обслуживания в московских больницах, думали, куда заехать — коль уж выдалась возможность побывать здесь. А я все сжимал кусочек снега и смотрел, как исчезает он в каплях, чтобы вернуться вновь — более мудрым, более вечным…
Данный текст предоставлен мне бывшей моей ученицей. Восстанавливая, по ее просьбе, информацию на поврежденной вирусом дискете, я ознакомился с текстовыми файлами и убедил Ольгу часть из них опубликовать. Остается лишь добавить, что подбор и нумерация файлов осуществлена полностью мной. Часть файлов была сильно повреждена и восстановлению не подлежала.
Письма также предоставлены Ольгой. Причем письмо Кирилла сопровождало дискету, а свое письмо Ольга восстановила по сохранившимся черновикам. Письма приведены с купюрами, сделанными хозяйкой по личным соображениям.
Тем, кого интересует нынешняя судьба Кирилла, могу сказать, со слов Ольги, что он является студентом одного из столичных вузов и собирается идти по стопам отца. Сама же Ольга учится на факультете журналистики нашего университета.
P.S. Фамилия физика в файле 34, не распечатанная полностью из-за ошибки в чтении, конечно же, Бор.
Письмо Кирилла к Ольге
«…твоя близость согревала кровь. И прогоняла все заботы! С тобой не знал ни огорчения, ни печали. Я был просто каким-то волшебником — все, за что брался, получалось. Без всяких осложнений. Как бы само собой. Я знал — я все смогу! Понимаешь, лишь с тобой я вдруг ощутил огромное желание жить! Мне казалось чудесным БЫТЬ — быть именно собой, именно с тобой, именно в этом месте и в это время!
