Рука моя, перетянутая в плече, стала буро-бордовой, холодной и тяжелой. Я прикасался к ней другой рукой и чувствовал ее чужой и какой-то мертвой: будто батон колбасы в магазине — вялый, тяжелый и холодно-влажный… Ржаво пахло кровью, она запеклась, стала липкой и тянучей… Испарина выступила на лбу. Мне дали ватку с нашатырем. Отвели в раздевалку. У В.В. тряслись руки — он, закуривая, повторял все врачу и судьям (ждали «скорую»): давно надо на альстаровские клинки переходить, экономим все, черт! Я успокаивал его: да ладно, Василь Валентиныч, все нормально, главное — я сделал его! Но чувствовал: нет, не нормально. Появилась какая-то сосущая боль, ломило плечо и каждое движение (переодевались) отзывалось во мне ударами тока… Страшно опухло предплечье, наливаясь нездоровой синюшностью.
В дороге я стонал, а врач все говорил: сейчас, сейчас приедем.
В больнице осматривал длинный худой хирург. У него были холодные волосатые пальцы. Он пальпировал плечо, хмуря черные сросшиеся брови, и внимательно вглядывался в себя. Был серьезным, а черные жесткие волосы лезли отовсюду: «на рентген» лишь сказал. И когда просмотрел мокрый снимок, подошел ко мне: «Ну что, брат, будем немножко резать тебя, — теперь он улыбался. — Надо вставить тебе одну косточку и зашить связки — ну, это нам работа, а ты будешь лежать, отдыхать. Издалека?» Я назвал. «Есть возможность известить кого-нибудь?» — «А может, не надо? Волноваться будут…» Хирург понимающе улыбнулся: «Если бы, если бы, но, понимаешь — формальности всякие… тебе сколько лет, восемнадцати ведь нет? Ну и потом, тебе спокойнее будет — когда после операции родных увидишь… Ну как?» «У Василь Валентиныча телефон есть, — вздохнул я, — он знает — и код, и моих родителей, а все-таки я бы ничего не говорил». «Ну-ну», — похлопал меня по колену хирург и вышел из палаты. Вошла нянечка, полная женщина, с добродушным лицом и ласковой улыбкой:
— К Сергею Борисовичу? — она принесла операционную одежду и помогла снять с меня мою. — Он хороший… А крестика-то нет?
— Нет — неверующий.
— А зря… Крест-то, он всем помогает. Погоди-ка, — женщина вытащила откуда-то из-под халата коричневую ленточку, сложенную много раз. Давай вот под пяточку, в носок…
Так быстро все произошло, что я не успел возразить и лишь наблюдал, покорившись этой несколько своеобразной заботе.
— Молитва — «Живый в помощи». А сам в какой класс-то ходишь?
— В девятый.
— У меня внучок твоего возраста, — она сложила мою одежду и заправляла койку. — И где тебя так? Озорники какие?
— Да нет, на соревнованиях.
— Ну, не бойся, все будет хорошо. Сергей Борисович-то, он дело знает, — нянечка взяла одежду и вышла.
В процедурной взяли кровь из уха — анализ на свертываемость и еще чего-то там… Я блуждал глазами по стеклянным шкафам, по приборам и шлангам и не находил ничего знакомого и доброго: все чужеродно блестело и было холодным в своем блеске…
Пришел хирург, сказал, что до дома дозвонились и родители уже выезжают: а что ж не сказал, что мама твоя мне коллега? Ну, сейчас все будет готово. И хирург ушел, унося запах сигарет и дорогого одеколона.
Стол в операционной — под многоглазым прожектором — был на удивление узок. Я взобрался на него и лег, боясь упасть. Холод вошел в меня, да так там и остался.
Медсестры из-под стола выдвинули держаки и распяли. Привязывали кожаными ремнями со вшитой цепью: рука, через живот, чуть выше колен… Я чувствовал себя вдвойне беззащитным: без одежды и привязанный. Вдруг сразу проявились неудобства: было жестко, хотелось шевелиться и чесаться…
Накинули простыню и стали обрабатывать рану: сбрили под мышкой, терли тремя растворами — спиртом, зеленкой, какой-то синей гадостью…
Пришла анестезиолог. Сделала укол под мышку. И, звякая, подняла иглу сантиметров в пятнадцать. Объяснила: буду отыскивать нерв. Как ударит «током» в кончике пальца — говори. Понял? Было немного жутко — такая игла войдет в меня! После каждого моего мыкания и утверждения через иглу вводили раствор. А потом я уж чувствовал и не чувствовал. Пару раз брякнул от балды.
Медсестры ходили в повязках, поэтому выглядели таинственно и заговорщически звякали инструментами. А я наконец отыскал знакомый предмет из моей прошлой жизни — электронные часы с зелеными цифрами и следил, как уходит, ускользает время. Действительно, как быстро бежит время для нас и как медленно для себя: всего час назад был в спортзале, дрался на шпагах, а кажется, прошло страшно много и здесь я уже давно, очень давно…
