В финале встречался с самим Олегом Мигуновым из Москвы. Проиграл ему. Он владеет филигранной техникой: уколы в руку его так быстры и точны, что не успеваешь отводить их. Жесткие защиты выполняет без долгих раскачек и скупыми движениями — так что не разберешь, в какой позиции перехвачен мой клинок. И ловил на выпаде — начинал Олег медленно, как бы нехотя, и пока думаешь, что сделать, вдруг мощное ускорение и уж поздно уходить в отрыв. Как правило — укол. Три раза с ним встречался и всегда проигрывал.
По результатам стал серебряным призером. И выполнил минимум на I взрослый — выиграл у тридцати перворазрядников. Получил Кубок и красочный диплом. А перед отъездом подошли ко мне представители московского клуба и предложили поступить в их спортивную школу-интернат: проезд домой на каникулы, праздники — бесплатный; карманные деньги, экипировка — все за счет клуба. Это было неожиданно, я был одновременно растерян и счастлив, но куда денешь провинциальную дикость? Испугался. Отказался наотрез. Предложили не торопиться, подумать, обсудить с родителями — оставили координаты.
В конце июля меня включили на сборы. Ехали к Черному морю… («Bad file data, CRC error!»)
В «Икарусе» было жарко. Все, что можно распахнуть, — распахнуто. Доедалось и допивалось то, что закуплено на вокзале. По салону летают пластмассовые бутылки с яркими наклейками, груши, бананы, плывет запах апельсинов, доедается спешно мороженое. Мы едем как баре: впереди милицейский «жигуленок», а позади «скорая».
Когда выехали из города, сидящие у окон с южной стороны стали обливаться потом и позадергивали шторки. В те же окна полетели огрызки яблок, груш, кожура бананов и апельсинов, бумажки из-под мороженого и даже пустые бутылки. Сделали замечание. Первоначальное возбуждение стало проходить. Утихли громкие голоса, смех, разговоры, гитарное бренчание. Автобус мерно покачивался, обдувало ветерком. Я начинаю подремывать.
Все эти неполные двое суток превращаются для меня в некое захватывающее волнующее действо. Я наслаждался, впитывая в себя и запах купе, и названия станций, и неустанное покачивание вагона, и новые лица ребят, и бесконечные разговоры. Я словно зарядился энергией ночи на вокзале, где под сильными фонарями столпилась толпа с бледными лицами от ртутного света; где слышались взволнованные разговоры родителей и бесконечные, с капелькой капризности, ребят; где чувствовалось беспокойство; где мы сбивались по командам; где в якобы пустяшных обменах репликами скрывали свое нетерпение и заинтересованность в предстоящем мероприятии; где родители новичков делились настроением с родителями, чьи дети попадали на сборы не в первый раз; где все что-то выспрашивали у провожатых, тренеров; и где нас который раз пересчитывали; где я прощался с родителями — так и сохранял я эти ощущения на протяжении всего пути. Казалось, я впал в детство: все это уже было — тогда, при переезде из Города детства, — и беспричинная радость, и высовывание из окна и т. д. и т. п.
Это путешествие захватило меня, и мне хотелось испытывать все новые и новые впечатления. Много ребят из секций нашего Дворца спорта уже бывали на сборах — мы познакомились с соседями, — и как я ни выспрашивал у них о лагере, и особенно о море, ничего нового не узнал. Мое настроение не падало после их сухих рассказов, и мне хотелось туда еще больше: стремился увидеть то, что упустили ребята, — а в том, что увижу нечто особенное, и не сомневался…
По салону ветерком проносится — скоро море! Я стряхиваю дремоту и оглядываюсь. За окнами мелькают гущи садов — необыкновенно густых и сочно-зеленых, — на какой-то миг мне показалось, что я вновь попал ТУДА — на МОЙ юг, но нет, здесь неуловимо по-другому.
От домиков остаются крыши и кусочки белых стен. Мы въезжаем в какой-то пригород. Домики с садами опускаются по холму к шоссе и убегают из-под шоссе дальше вниз. Сами мы поднимаемся вверх, и хорошо видно, как растянулась наша колонна. Мы переваливаем хребет и поворачиваем влево… И кто-то говорит:
— Море…
И уже громче:
— Смотрите! Море!
