Я летел к отцу на крыльях, я был уверен — все, что мы задумали, исполнится. Не могло не исполниться — я так желал этого!
— Еще чего выдумал, Кирилл, — сказал отец. — Нет, нет, даже и не думай…
— Ну, пап, — продолжал я, — ну, пожалуйста. Всего на одну ночь. У Джалала такая машина…
— Кирилл, разговор не имеет смысла: играйте сейчас, бегайте, машиной занимайтесь — не запрещаю. Но всему есть мера. Все. Иди.
Я вышел. Обида подкатила слезами — еле их сдерживал: почему папа отказал? Все так хорошо начиналось…
— Ну, дядь Володь, — сунулся в дверь с коробкой Джалал, увидев мое печальное лицо, — разрешите!
— Джалал-джан, — донеслось, — у Кирилла есть свой дом. Все, саты-саты. Не мешайте работать.
Грустные подались мы из здания. На выходе увидели подъезжающего дядю Ильяса. Джалал кинулся к нему с покупкой. Они распаковали джип, и дядя Ильяс, прицокивая языком, начал через пульт управления, блестя на солнце антенной, рулить игрушкой. Джалал все просил: «Дай я, дай я!» Наконец он отдал пульт и взглянул на меня:
— Вах, чагалар, почему такой грустный? — он часто так нас с Джалалом называл — «чагалары» — что значит «ребята».
— Ай, папа его не отпускает, ага… — сказал Джалал, крутя джойстиком, и объяснил ситуацию.
— Ну-ну, — потрепал меня по голове дядя Ильяс, — выше нос. Я сейчас.
Через пять минут вопрос был улажен. Отец дал мне несколько наказов, он пытался скрыть свой недовольный вид и в какой-то момент я пожалел о своей просьбе.
Но все потом забылось. Мы шли к бабушке и дедушке Джалала в частный сектор. Домики здесь были маленькие и полностью скрывались за высокими дувалами. Один я бы заблудился в этих узких, похожих друг на друга, пыльных улочках. Шли мы довольно долго. Все мне было любопытно. После шикарных центральных проспектов и современных спальных районов я впервые видел еще одну сторону города, впрочем, после бараков Хитровки это оказалось не столь ошеломляюще.
Наконец мы остановились около одной двери с написанным на ней белой краской номером. Со всех сторон глухие стены. Джалал открыл дверь и нас встретил громким лаем лохматый песик:
— Керем, иди сюда! — мой друг присел и принялся ласкать собаку. — Не бойся, не кусается. Хороший, Керем, хороший…
На лай и наши голоса вышел старик, а следом бабушка. Старик был в национальном чекмене, в бараньей шапке и с белой бородой.
— Салям алейкум, ата; салям алейкум, баба-джан, — поклонился Джалал. Я тоже поздоровался.
— Ай, кто пришел! — обрадовались старики. Они переговаривались по-своему, но кое-что я разобрал.
— Проходите, проходите…
Бабушка была также в длинном национальном халате, в белом платке и широких балаках. И оба в резиновых галошах на босу ногу.
Домик их был без окон. Освещался он сквозь четырехугольную дыру в потолке, затянутую целлофановой пленкой. После ослепительного дня здесь стояла темнота, и глаза с трудом привыкали к сумраку. Стульев и столов не было. Само помещение оказалось разделено на две половины. Одна — где кушали и спали — по уровню чуть выше той, куда заходили. На глиняные полы постланы ковры для спанья, белые кошмы и валики тюфяков. Заметил лампочку без абажура — голая, на шнуре. На плитке готовили какую-то еду. Стоял старенький телевизор, укрытый платком. Летали мухи.
Бабушка расстелила сычак, накормила нас шурпой. По-русски она не понимала. Говорил со мной дедушка — уважительно и обстоятельно. Узнавал о семье, о папиной работе — с трудом подбирал слова — завод-то мы с бабушкой строили, да а! — иногда переспрашивал: «как?», поворачивая голову боком — ухом ко мне. Джалал кое-где переводил, и дедушка задумчиво качал головой, поглаживая бороду. А бабушка все хлопотала, о чем-то разговаривая с внуком, он отвечал, отказывался, махал рукой, а нам все подкладывали к чаю, который остывал в разрисованных оранжевыми листьями по белому полю пиалушках халвы, повидла из алычи, сушеного урюка…
А потом мы играли в садике. Хорошо здесь было. Зрели персики, кое-где дозревал урюк. Виноград оплетал навес, пряча в своей тени топчан. Раскинули кроны чинары. Вдоль одной из стен расползлись ажурные, пятипало вырезанные, плети арбуза. Поспевали на грядках болгарский перец, баклажаны, а вот виктория уже отошла… Возле колодчика, в котором гудело, когда бабушка качала для дома воду, стоял старенький тандыр, но чуреки в нем давно, видно, не пекли.
