Егерь лишь усмехнулся.
— А я — царь всех сибирских соболей.
— Стью, я серьезно — мой папочка входит в первую десятку американских миллиардеров.
— В первую десятку миллиардеров, — повторил егерь. — В первую десятку…
Наконец-то мельтешение и неразбериха событий последних трех суток прекратились, и смутные фрагменты сложились в четкий и логичный узор, от которого повеяло…
— Дочь миллиардера!
Егерь осторожно поцеловал самую желанную невесту мира в губы.
Та даже не ответила.
Он повторил поцелуй, но более страстно.
Результат отрицательный.
— Похоже, Принси, ты не шутишь.
— Но мы же не выбираем, в какой семье родиться.
— Кому как повезет.
— Вот и в любви то же самое.
— Значит, нам повезло?
— Конечно.
— Может быть, Принси, ты и права.
— Конечно, права.
— По крайней мере, будет что вспомнить.
— Мне тоже… Ты огорчен?
— Да практически нет. Видишь ли, я и так не питал особых иллюзий. Так как смешно думать, что американка променяет Международную космическую станцию на сибирскую таежную избушку.
— Хочешь, я скажу отцу, и он здесь такой райский уголок для тебя устроит — спутниковую связь, телевидение, дополнительное благоустройство…
— И мы будем каждый день с тобой беседовать по телефону.
— Я не против. Ты будешь мне рассказывать про соболей, я тебе — про невесомость.
— Нет, мне как-то не хочется возобновлять активные контакты с цивилизацией.
— А со мной?
— Принси, давай договоримся так. Когда ты уедешь, я буду просто мечтать, что, быть может, когда-нибудь ты вернешься. А телефон только все испортит.
— Боишься, что однажды я объявлю, что выхожу замуж?
— Да.
Замолчали.
Принцесса понимала, что после такого признания не надо больше никаких слов.
Студент же пытался убедить себя, что по большому счету ничего ужасного не произошло.
Подумаешь, дочь миллиардера.
Не инопланетянка же, в конце концов.
Обыкновенная женщина, обремененная капиталом.
Конечно, никогда не быть ему женихом той, которую он любит. Не быть…
Егерю надоело терзаться, прикидывая недоброе будущее, и он деловито вернулся в почти невероятное настоящее.
Факт, как говорится, налицо: американская миллиардерша отдалась ему по доброй воле и согласию.
А это дорогого стоит.
Не каждому такое доводится испытать, далеко не каждому.
Так что хватит нюни распускать.
Подумаешь, дочь миллиардера.
Не инопланетянка же, в конце концов.
Обыкновенная женщина, обремененная капиталом.
— Принси, лучше посоветуй отцу…
— Что? Стью, что?
— Лучше посоветуй отцу, чтобы на месте гибели вертолета поставили какой-нибудь памятник.
— О'кей. Закажем самому лучшему дизайнеру черную мраморную стелу с позолоченным вертолетом.
— По крайней мере, эта трагедия, подарившая мне самые счастливые дни моей жизни, будет увековечена.
— Самые счастливые дни, — повторила срывающимся голосом Принцесса. — Самые, самые…
И она вдруг зарыдала, не сдерживая ни слез, ни воплей, ни соплей.
Егерь не стал утешать миллиардерскую дочку.
Он подозвал отдохнувшую лайку.
— Ну что, красавица, пойдем подышим свежим воздухом? — В сопровождении верной собаки егерь, не оглядываясь, двинулся к двери. — Пусть наша гостья отоспится как следует.
Хозяин выпустил собаку на крыльцо и сам вышел следом.
— Пусть выспится…
Нарыдавшись, Принцесса уткнулась в подушку.
Теперь ей предстояло подвести хотя бы предварительный итог случившемуся.
Она никак не могла определиться в оценке того, что произошло, — то ей казалось, будто она совершила самую большую глупость на свете, то, наоборот, хотелось верить в сбывшуюся мечту, в мечту, которая осуществилась только наполовину.
Принцессу подташнивало, как после кросса по пересеченной местности.
Принцессу ломало от основания черепа до пяток, словно после центрифуги, настроенной на десятикратную перегрузку.
И особенно ныло и саднило там, где полагается, и чуть глубже.
Но она все принимала как должное и терпела.
Она привыкала к тому, что не менее получаса назад стала женщиной во всех смыслах этого изумительного слова.
Женщиной!
А ведь эта холеная красота могла остаться не востребованной ни одним настоящим мужчиной.
Женщиной!
А ведь эта принципиальная девственность могла уйти в мир иной, так и не познав ни любви, ни секса, ни взрывчатой смеси этих самых изумительных, самых непредсказуемых, самых желанных чувств.
