Он так и умер со счастливой улыбкой, когда солнце село за крыши, а оконные стекла стали черны. Только тогда Маша, наконец, забрала свою руку и заплакала. Ей всегда было жалко всех: стариков и собак, кошек, мышей, птиц и даже старые вещи. Она вспомнила, что может его воскресить… Но зачем? Чтоб он увидел, как рушится мир, Киев превращается в бойню, Мариинский парк — в свалку трупов, а в особняке, построенном в честь великой любви, располагается НКВД.
Воистину верно говорили древние — счастлив тот, кто умер вовремя. Семен Могилевцев выбрал наилучшее время для ухода из жизни.
Катя подошла, закрыла глаза старику:
— Не стоит плакать. Он действительно умер счастливым, как и тот трубадур. Пожалуй, у него была идеальная смерть. О лучшей — невозможно мечтать. Теперь мы должны найти Лилию.
— Прости, — приподняла Маша влажное лицо из ладоней. — Я не поняла, что он сказал. И не стала выпытывать. Не смогла… Мне показалось, Принцесса Греза не может трясти умирающего и выспрашивать тайну.
— Он, кстати, и говорил про Грезу, — напомнила Даша.
— И показал на нее. На комнату с портретом Сары Бернар. — Катерина направилась в знакомый угловой будуар, украшенный образом Принцессы в короне Мухá…
Остановившись в центре комнаты, она ощупала взглядом пастельные стены, расписанные огромными модерновыми цветами — барвинками и маками. Придерживая балансирующую у нее на плече Пуфик, Чуб подошла к Дображанской.
— Все очень просто, — ухмыльнулась Катя. — «Там, где сходится Смерть и Греза». — Катя любовно посмотрела на свой выставленный вперед безымянный палец, украшенный рубиновым перстнем с головкою мака, и, сменив его на указательный, уверенно показала на верхнюю часть цветочного орнамента. — Тайник находится там.
— Где? — не поняла указания Даша.
— Либо там, либо там, либо там, либо там, — указал палец четыре точки. — Смотри. Цветок барвинка и цветок мака сходятся лишь в одном месте — в той точке под потолком. Цветы словно целуются… Орнамент повторяется только пять раз. Всего четыре поцелуя — под одним из них должно что-то быть.
— А при чем здесь цветы? — не поняла Чуб.
— Мак называют цветком грез. Барвинок считают на Украине не только оберегом от нечисти, но и цветком мертвых — его часто садят на кладбищах. Он защищает усопших от злых духов.
— Смерть и греза. И впрямь просто, — радостно хмыкнула Даша. — Я ж говорила, метла всегда может понадобиться. Хотела бы я посмотреть, как вы б тут подпрыгивали. Держись, Пуф, — присев на метелку, Чуб взвилась к четырехметровому потолку и облетела по периметру комнату, последовательно ощупывая четыре цветочных «поцелуя». Аккурат под четвертым она нащупала какую-то выпуклость, надавила.
Внизу послышался шорох и треск. Катя склонила голову набок, пытаясь понять, откуда идет этот звук.
— Мышь! Мышь! — пропела Изида Пуфик и, оттолкнувшись четырьмя лапами от Дашиных плеч, спрыгнула с метлы на пол.
— Ах ты рыжая падла, — приземлилась вслед за ней Землепотрясная Чуб. — Выходит, Маша права, ты отлично умеешь сигать с высоты…
Рыжая падла не отреагировала на хозяйский упрек, ее хвост торчал из-под покрытого парчовой скатертью столика. Катя подняла ткань, заглянула. Подчиняясь неведомому механизму, прямо над плинтусом из стены выехал небольшой ящик… Встав на колени, Дображанская вытащила его целиком и поставила на пол. Даша плюхнулась на ковер рядом с ней. Маша, последние пять минут безмолвно наблюдавшая за их поисками, присоединилась к двум Киевицам.
Ящик таил настоящий клад — алмазы, рубины, сапфиры, изумруды большие и маленькие, продолговатые, овальные, круглые заполняли его до самых краев. Сверху лежало сложенное вчетверо пожелтевшее, покрытое пылью письмо, исписанное тонконогими чернильными буквами и все еще пахнущее терпкими духами Сары.
— Давай, Пуфик. Тут по-французски, — вынув лист из Катиных рук, Чуб сунула его кошке под нос.
Киса громко чихнула, отвернулась, талантливо выдержала напряженную театральную паузу (дав понять, что спектакль рыжей примы не прошел для рыжей кошатины зря), кокетливо почесала лапой за ухом, фыркнула и зачитала…
Здравствуйте, мой милый, мой верный Жофруа.
