— Да нет, не на голову. На спину. Ну, почти на спину…
— А. — Я немного успокоилась. — Тогда нестрашно. Он вроде бы дышит?
— Сейчас послушаю!
Мы затаили дыхание и услышали: громыхая и подпрыгивая на колдобинах, по проселку сайгаком скакала карета «Скорой помощи».
Кому как, а мне с приездом «Скорой» полегчало: пожилой врач внушал доверие, и я с готовностью переложила на него ответственность за здоровье пациента. Мое внимание всецело заняло упорное стремление Томки непременно забраться внутрь фургона. Пока я пасла свою собаку, доктор принял решение госпитализировать нашего голыша.
— Увезли болезного, — пробормотала Ирка.
— Куда его? — запоздало поинтересовалась я, когда габаритные огни фургона растворились в ночи.
Из темноты доносился затихающий лай Томки, сопровождавшего «Скорую» по собственной инициативе.
— В Первую городскую больницу, — ответила Ирка, поднеся к глазам бумажку с адресом и телефоном.
— Вот и славно, — сказала я. — Спокойной ночи! Увидимся утром.
Все только начиналось.
Упомянутое утро кое-кто начал тревожно.
— Где Серж?
— Не знаю, — честно ответил Бурундук.
Хозяину врать нельзя, это правило соблюдалось железно.
— Так, — озабоченно бросил Беримор. Пальцы его сами собой пробежались по клавиатуре, и на экране компьютера появились буквы: «Так». Дурная привычка: Беримор в любой ситуации сохранял непроницаемое выражение лица, но руки его порой выдавали.
— Когда ты его видел в последний раз?
На этот вопрос Бурундук тоже ответил правдиво:
— Вчера. — Немного подумал, напряженно сведя брови, уточнил: — Вечером, часов в шесть.
— Где?
— В мешке.
— Где-е?! — Беримор приподнял брови. Палец его так и застыл на кнопке с символом Е.
— В мешке, — повторил Бурундук, с интересом косясь на экран.
— В каком мешке? — Беримор поздно сообразил, что спросить надо было иначе. Бурундук отвечал только на конкретно поставленный вопрос.
— В обычном, — охотно пояснил он. Хозяин молчал, Бурундук решил, что сказанного ему мало, и добавил — Значит, так: мешок новый. Серый. С одной заплаткой, а так хороший, крепкий мешок — для сахара там, для муки, для картошки…
— Или для Сержа, — буркнул Беримор. — Почему в мешке?
— Ну как — почему? — Интерес хозяина к деталям его работы Бурундуку польстил. Он охотно делился маленькими секретами — В нем намного удобнее: и тащить легче, и внимания не привлекает. Конечно, можно еще в чемодан засунуть или там в ковер завернуть, но такой большой чемодан денег стоит, а ковер в одиночку не унести…
— Бож-же мой! — пробормотал Беримор.
Он схватил левой рукой сигарету, а правой — зажигалку. Не сводя глаз с безмятежного лица Бурундука, слепо повел одну руку навстречу другой, и пламя золотой зажигалки «Zippo» опалило розу в букете.
— Сядь, — бросил он Бурундуку. — Давай по порядку.
Тот с удовольствием плюхнулся в мягкое кожаное кресло, сложил ладони на коленках и приготовился излагать по порядку.
Бурундуком Васю Зверева окрестили не жулики-разбойники где-нибудь на зоне или в воровской малине, а назвал так отличник и умница Петя Мишин — еще в стенах родной средней школы № 14. Петя был личностью известной и популярной. Его математические способности широкую общественность волновали мало, но у Пети был и другой ценный дар: он придумывал удивительные клички, красивые и звучные, как родовые имена породистых аристократов, да еще и прилипающие намертво. Потапыч, то есть Мишин, — это была «фирма» почище Кардена или Диора. В разгар апокалипсиса большой перемены, когда банальные призывы: «Вова! Вова!» — бесследно тонули в оглушительном шуме, достаточно было веско произнести: «Вервольф!» — и безымянная мелюзга в почтительной тишине расступалась перед гордым носителем звучного имени.
Ссориться с Потапычем опасались: кому охота именоваться Шваброй или Вошкой! Даже педагоги слегка заискивали перед ним, ибо одна особенно крикливая учительница получила в пожизненное пользование кличку Лайка.
Вася Зверев этим обстоятельством недальновидно пренебрег. Втайне сгорая от желания сделаться обладателем красивой и звучной клички, он дерзко заступил Потапычу дорогу в школьном коридоре, оттеснил плечом верного Петиного телохранителя — восьмиклассника Бармалютку — и сказал:
