Единственное, что хорошо в падении с горы — по крайней мере, когда падаешь не ты сам, — это практически гарантированный удар головой об камень. Миган не проявлял желания встать. Другой мужик шмякнулся на задницу и живенько вскочил, ругаясь. Мы оба смотрели на блестящее лезвие моего меча, оказавшегося как раз между нами, — за рукоять держался я, а острие застряло у него между ребрами. Сам не помню, когда это я успел его всадить, не говоря уже о том, чтобы нацелиться.
— Прости.
Не спрашивайте, с чего я вдруг извинился. В пылу сражения я проигнорировал жалобы больной лодыжки и поспешил мимо, высвободив клинок с тошнотворным хлюпающим звуком и скрежетом стали о кость. Впереди через валуны карабкались другие наемники, и я быстро развернулся на здоровой ноге, а потом торопливо захромал обратно в засаду, где последний раз видел Снорри.
Я столкнулся с ним — он шел навстречу. Точнее, я рухнул наземь, когда норсиец выскочил из-за угла, весь в крови, подняв топор так, что лезвие находилось рядом с ухом, а рукоять — на груди. Его молчаливая целеустремленность ужасала — а потом он внезапно проревел свой боевой клич, и я подумал, что лучше бы он молчал. Мгновение спустя до меня дошло, что он кричит: «Сзади!»
Четверо наемников были позади меня, на таком расстоянии, что, наверно, можно было достать клинком. Снорри кинулся на них, не заботясь ни о чьей безопасности, включая нашу собственную. Он описал топором дугу, и лезвие погрузилось в грудь нападающего в районе солнечного сплетения, сокрушая позвоночник. Другого, здоровенного дядьку, он толкнул плечом, сбил с ног и приложил об острый выступ скалы. Третий бросился на Снорри, но каким-то образом гигант извернулся и вышел из боя — меч наемника попал ему между локтем и грудной клеткой. Снорри, все еще поворачиваясь, зажал оружие под мышкой и вырвал из рук атакующего. Последний из четверых припер его к стенке. Топор застрял в одном противнике, с другим он намертво сцепился и стоял, открытый удару копья.
— Снорри!
Сам не знаю, зачем я прокричал это бесполезное предупреждение. Снорри и сам все видел. Копейщик задержался на долю секунды. Не думаю, что его отвлек мой крик. Скорее всего, он просто оробел перед окровавленным гигантом, чью алую маску разрывала широкая яростная усмешка. Доли секунды, по идее, не могло хватить, но Снорри взревел и каким-то немыслимым образом обрушил топор на грудь жертвы, разрывая внутренности до самой шеи. Выходя, топор расколол лицо копейщика. Клянусь, когда оружие рассекало воздух, за ним тянулось что-то темное. Тающее в воздухе, словно дым. Последний наемник, теперь безоружный, развернулся и бросился бежать. Снорри повернулся ко мне — глаза черные-черные, невидящие, дыхание сорванное.
Я перекатился и встал на одну ногу, в руке болтался меч. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга. За левым плечом Снорри краешек закатного солнца опускался за горы.
— У тебя кусок… — Я заскреб подбородок, не находя слов. — В общем, что-то в бороде застряло. Чье-то легкое, наверно.
Он медленно протянул руку, и глаза его прояснились.
— Может быть.
Он отшвырнул кусок плоти. Ухмыльнулся. Снова прежний Снорри.
— Сейчас другие заявятся, да?
— Другие есть, — сказал он. — А вот заявятся они или нет, это еще предстоит решить.
Он вытер лицо, размазывая кровь. Там, где показалась кожа, можно было увидеть, что Снорри стал слишком бледным даже по норсийским меркам. Темная кровь, текущая из-под ребер, явно была его собственной.
— Эдрис? — спросил я.
Снорри помотал головой.
— Я бы запомнил, как уложил его. Он, скорее, будет идти сзади, чтобы убедиться, что никто из его молодчиков не счел склоны слишком крутыми.
Он облокотился спиной о скалу, топор висел в опущенной руке, кожа была очень бледной под кровавыми потеками, вены — необыкновенно темными.
— Нам стоит подкинуть им повод для размышлений, — сказал я. Я знал силу страха получше многих, а Снорри устроил здесь ужасную свалку. Я ухватился за наемника, которого Снорри раскроил топором, чтобы спастись от удара копья. Я подтянул его к тому месту, где наш уступ переходил в другой, пониже. Протащил его сантиметров пятнадцать и осознал, что хотя слепой ужас — отличное обезболивающее мгновенного действия, но при исчезновении непосредственной опасности действие его прекращается. Я рухнул, хватаясь за лодыжку и изобретая новые ругательства, которые могли более эффективно передать мои эмоции.
