Я вошел в Римский зал (на самом деле — целый ряд помещений: парадный и бальный залы, кухня, конюшня, да еще и второй этаж, заполненный бесчисленными спальнями) через западный вход, служебный, предназначенный для судомоек и прочего сброда. На карауле сидел Толстый Нед, прислонив алебарду к стене.
— Нед!
— Мастер Ял!
Он вздрогнул, просыпаясь, и едва не упал со стула.
— Отставить.
Я подмигнул ему и прошел. Толстый Нед держал язык за зубами и не препятствовал моим прогулкам. Он знал меня с тех пор, когда я был маленьким чудовищем, мучившим младших принцев и принцесс и льстившим тем, кто был постарше и мог поколотить. Тогда он и правда был толстым. Теперь, когда жнец замахнулся для последнего удара, плоть его обвисла, но прозвище осталось. Титул «принц» славно служил мне, я мог за него прятаться в трудную минуту, а имя Ялан напоминало о короле Ялане из Красной Марки, правившем в ту пору, когда у нас еще был император. Его называли Кулаком Императора. Такие имя и титул, как у меня, сами по себе обладают аурой, достаточной, чтобы дать мне небольшое преимущество, в котором я, несомненно, нуждался.
Я почти добрался до своей комнаты.
— Ялан Кендет!
Я остановился в двух ступенях от балкона, ведущего в мои покои, занеся ногу для следующего шага и держа сапоги в руке. Я молчал. Иногда епископ просто выкрикивал мое имя, обнаружив, что кто-то напакостил. По правде говоря, обычно я и был первопричиной случившегося. Но в этот раз он смотрел прямо на меня.
— Я вижу тебя, Ялан Кендет, черным от греха, крадущимся в свое логово. Спускайся!
Я обернулся с извиняющейся ухмылкой. Церковникам нравится внушать вину — причем часто причина как таковая не имеет значения. В данном случае я был виновен в том, что попался.
— И вам прекраснейшего утра, ваше святейшество!
Я поставил сапоги у себя за спиной и двинулся вниз, к нему, как будто все так и было задумано.
— Его превосходительство приказал мне доставить вас и ваших братьев в тронный зал ко второму удару колокола.
Епископ Джеймс нахмурился; щеки его были серыми от щетины, словно его тоже вытащили из постели в неурочный час, хотя причиной, надо полагать, была не прелестная ножка Лизы де Вир.
— Отец приказал?
Прошлым вечером за столом он ничего не сказал, а кардинал не был склонен просыпаться раньше полудня, что бы святая книга ни говорила о лености. Ее именуют смертным грехом, но, насколько я знаю по опыту, похоть влечет за собой куда большие неприятности, а леность греховна лишь тогда, когда вас преследуют.
— Приказ пришел от королевы.
Епископ еще больше нахмурился. Ему нравилось относить все приказы на счет отца, как высшего, пусть и не самого пламенного, представителя церкви в Красной Марке. Бабушка как-то сказала, что с радостью надела бы кардинальскую шапку на ближайшего осла, но под рукой оказался мой отец, который обещал в перспективе быть еще послушнее.
— Мартус и Дарин уже пошли.
Я пожал плечами.
— Они и появились раньше меня. — Мне еще предстояло простить это моим старшим братьям. Я остановился на расстоянии вытянутой руки: уж очень епископ любил выбивать грех из блудного принца — и снова стал подниматься. — Я оденусь.
— Ты пойдешь немедленно! Уже скоро второй удар колокола, а ты вечно прихорашиваешься не меньше часа!
Как бы мне ни хотелось поспорить со старым дураком, он был прав, и я знал, что к Красной Королеве лучше не опаздывать. Я подавил усмешку и поспешил мимо него. Я не смог сменить свой бархатный наряд, довольно стильный, правда, изрядно пострадавший во время бегства. Впрочем, сойдет. Бабушка в любом случае предпочитает видеть своих отпрысков в окровавленной броне, и пара грязных пятен как раз получит ее одобрение.
