Итак, я доверял Тибо. Я поверил, что он оплатит свою новую яхту: Тибо просил всего лишь повременить с окончательным расчетом. Верфь «Яхты Сэвиджа» испытывала трудности и нуждалась в заказах.
— Надеюсь, Тибо уже расплатился с тобой? — сказал Ян и усмехнулся.
Вопрос был риторическим. Когда заказывают яхту, платят в несколько приемов. Ни одна лодка не покидает верфь, пока не получен последний платеж.
— Разумеется, — ответил я и улыбнулся в ответ.
Улыбка была неискренней. У доверия — две стороны. При нынешнем состоянии яхты было бы трудно обвинять Тибо, если бы он, мягко говоря, не испытал энтузиазма при уплате последней трети суммы. Но если он не рассчитается со мной и я не положу деньги в банк, неприятности верфи «Яхты Сэвиджа» окажутся последними в ее истории.
Весь день мы плыли вдоль побережья. Море успокоилось до мертвой зыби под атлантически-сапфировой синевой небес. Где-то позади было множество других парусников. Казалось, большая их часть с южного побережья Англии направлялась в Ла-Рошель. Если немного повезет, я окажусь на обратном пути домой прежде, чем они успеют пришвартоваться и спросить меня, удачным ли было путешествие.
Зеленеющая полоска острова Ре проплывала справа по борту так близко, что мы могли сидеть в его основании белый склон берега. Если бы эхолот работал, то его эхо возвращалось бы немедленно, так как морское дно поднималось тут в направлении плоского берега, где производители мидий и устриц откармливали свою продукцию. Но эхолот вышел из строя, как и прочая электроника. И мы на ощупь продвигались от бакена к бакену, пока впереди не показались упирающиеся в небо хлебные элеваторы Ла-Рошели, прошли под мостом, перекинутым с материка на остров Ре, перемещаясь влево, в воронку гавани, мимо леса мачт в новом портовом бассейне «Минимес», к пилонам входа в Старый порт. Небо за кормой стало красно-полосатым, словно кровь, стекающая в лужу. Красные огоньки буйков пронзали темноту.
Я без восторга ожидал швартовки.
Призрак бриза протолкнул нас в узкие ворота: пилон «Святок Николай» — справа по борту, пилон «Цепь» — слева. «Аркансьель», лишенный энергии двигателя, продрейфовал в мелкую бухту, к скоплению яхт, пришвартованных к понтонам.
Грязь, скопившаяся под каменными арками набережной, испускала зловоние. Мы повернули вправо, прошли открытые шлюзные ворота «Бассэн а Фло» и быстро повернули к стенке причала Тибо Леду. Ян, бывший такелажник «Кракена», словно стокилограммовый кот, вспрыгнул на понтон и пришвартовал яхту. Голоса людей и гул машин, стелясь по воде, доносились с высоких темных набережных.
Сердце мое вдруг заколотилось от внезапного острого ощущения земли, множества людей и килей, развернутых в безбрежную даль моря. Мышцы, которыми обычно пользуются на суше, растягивали мое лицо в широкую улыбку.
В последнее посещение Ла-Рошели я был Сэвидж — знаменитый судостроитель, морской герой международного значения, внезапно объявившийся для переговоров со своим старым другом Тибо, вместе с которым участвовал в гонке «Бауле-Дакар». Это было год назад. Мы пили аперитив в кафе «Норд» вместе с рыбаками, и Тибо показал мне свой новый ресторан в другом, фешенебельном районе. «Единственный благопристойный ресторан во всей этой проклятой ловушке для туристов», — сказал Тибо. Ресторан, о котором он мечтал с детства.
Мои ботинки выбили на понтоне тяжелую барабанную дробь, после чего я поднялся по пандусу[6]и окунулся в мир.
В нем были люди. И автомобили. Они вихрем проносились мимо меня в головокружительном ярмарочном водовороте огней и звуков. А я стоял, оперевшись о парапет набережной, в ожидании, когда все это перестанет кружиться в моих глазах.
Возвращение на берег всегда приносило мне отголосок ощущения, которое я испытал еще десятилетним ребенком — ирландцем в английской школе, занимаясь боксом в группе для детей младше одиннадцати лет. Стоя в свете прожекторов на ринге перед началом боя, я не сознавал ничего, кроме того, что пересек невидимую грань нового мира; где правят иные законы. Здесь нужно было блокировать враждебный ропот толпы, не допускать обморока и действовать на свой лад и самому.
