, – ответила она, словно это все объясняло. – Тот, что у тебя сейчас. Твои глаза темны, но за ними… скрыто что-то живое. Иногда мне кажется, что это страсть, иногда – что жестокость. Иногда мне кажется, что это вся твоя жизнь.
Он сверкнул глазами и опустил руки ей на бедра.
– Аид, – выдохнула она его имя, и он накрыл ее губы своими, придвинув ее так, чтобы она оказалась под ним. Его язык скользнул ей в рот. Она была права насчет его вкуса – дымного и сладкого. Богине захотелось почувствовать больше, и она обвила руками его плечи, а ногами – талию. Его губы скользнули вниз, чтобы пройти по контуру ее шеи и груди.
Персефона крепче обхватила ногами его талию, чтобы не дать ему спуститься еще ниже.
– Аид, – выдохнула она. – Я сказала, что хочу поговорить.
– Говори, – повторил он.
– Об Аполлоне.
Аид замер и зарычал – от этого неестественного звука у нее по спине пробежала дрожь. Он отстранился, больше не касаясь ее.
– Скажи, почему у тебя на губах имя моего племянника?
– Он мой новый проект.
Аид моргнул, и она увидела в его глазах жестокость.
Персефона поспешно продолжила:
– Он уволил Сивиллу, Аид. За то, что она отказалась стать его любовницей.
Он уставился на нее, и в его молчании явно читался гнев. Его губы были сжаты, а на лбу пульсировала вена. Он встал с кровати полностью обнаженный. Несколько мгновений она просто смотрела, как он уходит, – на его накачанную задницу и все остальное.
– Куда ты? – поинтересовалась она.
– Я не могу оставаться в нашей постели, пока ты говоришь об Аполлоне.
От нее не ускользнуло, что он назвал свою постель «нашей постелью». От этого у нее потеплело в груди, вот только она все испортила, упомянув Аполлона.
Богиня поспешила за ним.
– Я заговорила о нем только потому, что хочу помочь Сивилле!
Аид налил себе виски.
– То, что он делает, неправильно, Аид. Аполлон не может наказывать Сивиллу только за то, что она ему отказала.
– Очевидно, может, – ответил Аид, медленно отпив из бокала.
– Он лишил ее возможности зарабатывать на жизнь! У нее ничего нет и не будет, если не разоблачить Аполлона!
Аид осушил бокал и налил еще. После затянувшейся напряженной паузы он произнес:
– Тебе нельзя писать об Аполлоне, Персефона.
– Я уже говорила тебе – ты не можешь указывать мне, о ком писать, Аид.
Бог подземного царства с глухим стуком поставил бокал на стол.
– Тогда тебе не стоило рассказывать мне о своих планах.
Она догадывалась, какой будет его следующая мысль: «А еще тебе не стоило упоминать Аполлона в моей спальне».
Его слова разожгли в ней гнев, и она почувствовала, как сила пришла в движение у нее в венах.
– Это не сойдет ему с рук, Аид!
Она не стала добавлять, что ей очень нужна была эта история – что она послужит отвлекающим маневром для ее начальника. Аид, должно быть, почувствовал перемену в ее силе, потому что когда он снова заговорил, его слова звучали взвешенно и спокойно:
– Я не говорю, что я не согласен с тобой, но ты не можешь бороться за справедливость в одиночку, Персефона.
– Кто, если не я? Больше никто не желает бросать ему вызов. Народ его обожает.
Она не понимала, как они могли любить Аполлона и бояться Аида.
– Тем больше причин для тебя сначала обдумать стратегию, – продолжал убеждать Аид. – Есть другие способы добиться справедливости.
Персефона не была уверена, что ей нравилось то, на что намекал Аид.
Она окинула его сердитым взглядом:
– Чего ты так боишься? Я написала о тебе, и посмотри, сколько всего хорошего из этого вышло.
– Я здравомыслящий бог, – ответил он. – Не говоря уже о том, что я увлекся тобой. Я не хочу, чтобы тобой увлекся и Аполлон.
Персефоне было все равно, увлечется ею Аполлон или нет – бог музыки не смог бы ее добиться.
– Ты знаешь, что я буду осторожна, – сказала она. – Кроме того, неужели ты думаешь, что Аполлон осмелится связаться с той, что принадлежит тебе?
Аид поджал губы и протянул ей руку.
– Иди сюда, – он сел на кресло перед камином.
Она подчинилась, словно его слова были магнитом, а она – сталью. На ее пальцах сомкнулись пальцы Аида, и он усадил ее на себя так, что ее колени оказались по бокам от его бедер. Изгибы ее тела слились с его крепким туловищем. Она смотрела в его темные глаза, пока он говорил:
