Я видел, что Саксон требовал только формального извинения и готов удовлетвориться всем, чем угодно, и поэтому ответил:
– Я согласен, что слова мои были слишком прямы и грубы, но все-таки ваши взгляды слишком разнятся от наших, и если этого противоречия нельзя устранить, то мы не можем быть вашими товарищами.
– Ладно-ладно, господин нравственный человек, – ответил Саксон. – Вы требуете, чтобы я бросил свои привычки. Но клянусь богами, если вы уж такой щепетильный, если я вам не нравлюсь, то что бы вы сказали о тех людях, которых пришлось встречать мне? Однако оставим это; видно, нам пора уже быть на войне. Наши добрые мечи не хотят сидеть в ножнах и просят себе работы.
В ножнах лежать мечу без дела
Ужасно как-то надоело.
Он без работы приуныл
И ржавчиной себя губил.
Видите, Кларк, старый Самуэль предвидел и это ещё прежде вас.
– Господа, да когда же кончится эта скучная равнина! – воскликнул Рувим. – Скучища тут ужасная, и немудрёно, что и лучшие друзья сделаются врагами. Право. подумаешь, что мы находимся в какой-то Ливийской пустыне, а это вовсе не Ливия, а Вельдширское графство, принадлежащее его величеству высоко немилостивому Якову Второму.
– Вот я вижу дымок, глядите, там, около горы, – сказал Саксон, указывая на юг.
– Надо полагать, что это ряд домов, – ответил я, прикрывая рукой глаза и вглядываясь в даль, – но это очень далеко. Я разглядеть не могу, солнечный свет мешает.
– Надо полагать, что это и есть деревня Хиндон, – сказал Рувим. – Ох, этот стальной камзол! Как он здорово пригревает! А что, господа, не будет это чересчур по-штатски, если я сниму панцирь и подвяжу его под шею Дидоне.
Если это не сделать, я испекусь заживо, как рак в собственной скорлупе. Что вы скажете на это, светлейший, не будет ли мой поступок противоречить тем тридцати девяти военным правилам, которые вы носите на своей груди?
– Ношение тяжести, содержащейся в вашем вооружении, молодой человек, – ответил важно Саксон, – есть одно из воинских упражнений, и, уклоняясь от этого упражнения, вы не сделаетесь совершенным воином. Вам нужно научиться ещё очень многому. Между прочим, сидя на коне, не торопитесь угрожать товарищам пистолетом. Это очень опасно. В то время когда вы предаётесь этому неразумному занятию, ваша лошадь может сделать движение, курок пистолета спустится, и в армии Монмауза одним старым и опытным солдатом будет меньше.
– В этих ваших словах было бы очень много правды, если бы мой пистолет был заряжён, – ответил мой друг, – но я позабыл его вчера зарядить после того, как стрелял в большую жёлтую собаку.
Децимус Саксон печально покачал головой.
– Сомневаюсь, что из вас можно будет сделать хорошего солдата, – сказал он, – какой вы солдат, если сваливаетесь с лошади каждый раз, как она спотыкается. И затем вы обнаруживаете легкомыслие, тогда как настоящий солдат должен быть серьёзен. Вы грозите незаряжёнными пистолетами и, наконец, изъявляете готовность снять с себя и повесить на шею лошади панцирь, от которого не отказался бы сам Сид. И, однако, у вас, кажется, есть мужество и храбрость, ибо, если бы у вас их не было, вы не были бы здесь.
– Спасибо, сеньор! – воскликнул Рувим и поклонился Саксону так низко, что опять чуть не свалился с лошади. – Последняя мысль исправила предыдущие, а иначе я, чтобы защитить свою воинскую честь, непременно скрестил бы свой меч с вашим.
Саксон произнёс:
– А что касается этого происшествия сегодня ночью… Я говорю о сундуке, который, как я полагаю, был наполнен золотом и коим я хотел овладеть как законной военной добычей. Я готов теперь признать, что в этом деле обнаружил недостодолжную поспешность и опрометчивость. Ведь старик-то принял нас очень радушно.
– Не будем вспоминать об этом, – ответил я, – но прошу вас, воздержитесь от таких порывов в будущем.
– Но в том-то и дело, – ответил Саксон, – что в этих, как вы говорите, порывах виноват не я, а Вилль Споттербридж, человек, не имевший никаких похвальных качеств.
– А при чем же тут этот Вилль? – заинтересовался я.
– А вот при чем. Отец мой, видите ли, был женат на дочери этого самого Билля Споттербриджа, и вследствие этого наша старая честная кровь была испорчена нездоровой примесью. Вилль жил во времена Иакова и был первым распутником Флит-стрита. В Альзации он считался первым коноводом, а Альзация, джентльмены, была любимым местом сборища всех драчунов и скандалистов. Кровь этого Вилля через его дочь была передана нам десятерым. Я рад, что я последний в роду и что во мне эта ядовитая кровь явилась уже в ослабленном виде. Я чужд пороков моего деда, и эти его пороки выражаются во мне только умеренной гордостью и похвальным стремлением к честной наживе.
