Писатель Генка Федюшкин проснулся рано. Голодный желудок уже с полуночи не переставая молотил его по мозгам.
– Есть хочу, есть хочу.
Не разлепив окончательно глаз, он двинулся на кухню, попутно сбив подвернувшуюся под ноги трехногую табуретку, и с надеждой, дернул никелированную ручку старенького пузатого ЗИЛа. Еще хранивший запахи давно съеденных блюд, тот явил миру, заветренный с одной стороны, плавленый сырок и половину батона недельной давности. Генка довольно хмыкнул — день начинался неплохо, очень даже неплохо. Подогрев вчерашнюю заварку он плеснул в стакан нечто, отдаленно напоминающее чай, и медленно прихлебнул. Хлеб был черствый, сырок горчил, но день, определенно, предвещал нечто прекрасное или, на худой конец, очень хорошее. Мечтательно разглядывая в окно строгого дворника, поливающего матом, роющихся в помойке бомжей, он загадочно пробормотал:
– Да, именно сегодня, я напишу нечто выдающееся, нечто, что до меня не удавалось никому.
Ещё никогда он не пребывал в таком приподнято-волнительном настроении зачарованно разглядывая проплывающие облака из окна своей брежневки. Он незамедлительно перенесся в иной мир — мир роковых красавиц и бурных страстей. Этот мир даже начал уже приобретать вполне различимые черты, и видения, одно другого краше, завертелись перед его затуманенным взором.
Бум. Бац. Хрясь.
Грохот, обрушавшегося на балкон, чего-то очень тяжелого, сразу спугнул благородного графа, что закрепив шелковую лестницу, собрался нанести визит, заключенной в высокой башне красавице-маркизе. Шум спровоцировал такую сильнейшую вибрацию, что в соседнем подъезде лопнул самогонный аппарат, и стойкий запах первача поплыл по лестничным переходам. Первыми во двор выскочили парализованные старушки, не забыв прихватить стандартный набор предметов первой необходимости: сумочку-думочку с пожелтевшими документами, сухой паек на три дня, спички, мыло и справку из военкомата о прошлых боевых заслугах. У некоторых в руках были слипшиеся от времени противогазы. Взвыли отчаянными сиренами припаркованные автомобили — их хозяева, скосив глаза вниз, дружно облаяли собравшихся и пошли спать дальше с чувством выполненного долга. Молодежь, как самое беспечное поколение, решила, что просто кто-то с утра завел тяжелый рок и ожесточенно застучала по батареям.
– В семь часов утра — безобразие, — в один голос завопили они. — Ну в три ночи, куда ни шло, но в семь утра, когда все порядочные люди, только спать ложатся…
Сюжет улетучился, словно, его и не бывало. Вместо него за балконной дверью сидела здоровущая тетка с пододеяльником на шее. Из-под белого полотна торчали её голые пятки, красные, как у гуся лапы. Нахально-мозолистые, они упирались в дверь, мешая проходу. Она в упор смотрела на побледневшего автора любовных романов и немного ерзала.
– А… Мамаша, вы, собственно, к кому?
Кряхтя, дама вытащила из-под огромного зада немного скривившуюся трубу и застенчиво улыбнулась.
– Музу запрашивали — получите, — здесь она громко закашлялась от холодного воздуха улицы и, толкнув дверь, вошла в комнату. На балконе она чувствовала себе несколько неуютно — ранней весной там было сыро, грязно и немного стыдно. Но её появление было замечено, и парочка бдительных старушек уже начала перешептываться, прикрыв губы ладонями. От невыразимого чувства разочарования у Генки, даже, навернулись слезы. Он несколько иначе представлял себе подобную особу: у нее обязательно должны были быть золотые локоны до колен, минитуника и сладкозвучная гитара (до арфы его фантазия не доходила).
"Может, это местная сумасшедшая ошиблась адресом", — спасительная мысль пришла на помощь его, затухающему от ужаса происходящего, сознанию, и он загородил телом вход на кухню.
– Я сейчас определю вас в… — тут он смекнул, что позвонить не удастся — телефон второй месяц отключен за неуплату.
Между тем, наглая бабища придирчиво осмотрела скромные апартаменты однокомнатной малосемейки, где кухня больше походила на стенной шкаф с одним отделением, а комната — на тот же самый шкаф, но только с двумя створками. Поминутно задевая полными боками немудрёную мебель производства областной фабрики, что из опилок и мелкой стружки мастерили удивительные шедевры позднего поп-арта, она гордо прошествовала по квартире и заявила:
