Солнце садилось, превратившись в огненный шар среди моря крови. На фоне ярко-малиновой волны, затопившей горизонт, башни города выглядели дрожащими и нереальными. Даже небо казалось его затуманенному взору забрызганным кровью. Конан облизнул почерневшие губы и уставился воспаленными глазами на реку неподалеку. Она тоже была красной, как кровь, а тени, надвигавшиеся с востока, наоборот, выглядели черными, как ночь.
Сквозь шум в ушах он вновь расслышал хлопанье крыльев. Подняв голову, он горящим волчьим взором следил за тенями, кружащими над его головой. Конан понимал, что его крики больше не отпугнут стервятников. Вот один из них опустился ниже – еще ниже – и еще. Конан запрокинул голову назад, выжидая нужный момент с неимоверным терпением, свойственным только дикой природе и ее детям. Стервятник ринулся на него, трепеща крыльями. Его клюв задел подбородок Конана, когда тот отдернул голову; а потом, прежде чем птица успела отлететь в сторону, он резко мотнул головой вперед, напрягая могучие шейные мускулы, и его крепкие, как у волка, зубы сомкнулись на голой шее стервятника.
Тот отчаянно забился, пытаясь вырваться. Удары его распростертых крыльев слепили человека, а когти впились ему в грудь, оставляя глубокие борозды. Но Конан лишь крепче стиснул зубы, так, что на скулах у него вздулись желваки. И вот шейные позвонки стервятника хрустнули и сломались, не выдержав нажима. В последний раз хлопнув крыльями, птица обмякла. Конан разжал зубы и сплюнул кровь. Остальные стервятники, напуганные судьбой, постигшей их товарища, быстро умчались к деревьям вдалеке, где и расселись по веткам, словно черные демоны, устроившие конклав.
Вспышка дикого восторга пронзила ослепший разум Конана. По жилам его вновь заструилась жизнь. Он по-прежнему мог разить насмерть, он был еще жив. Каждое ощущение, пусть даже болезненное, означало, что он еще не умер.
– Клянусь Митрой! – Или он действительно слышит чей-то голос, или у него начались галлюцинации. – В жизни не видел ничего подобного!
Стряхнув с ресниц пот и кровь, Конан увидел перед собой в сумерках четверых всадников, с изумлением разглядывающих его. Трое были поджарыми воинами в белых халатах, без сомнения, зуагирскими кочевниками с той стороны реки. Четвертый носил такой же, как и у остальных, белый халат с поясом, а на голове у него была куфия[4] с развевающимися полами, перехваченная у висков шнуром тройного плетения из верблюжьей шерсти. Но шемитом он не был. Сумерки еще не сгустились окончательно, да и орлиный взор Конана не настолько ослабел, чтобы он не смог разглядеть лицо мужчины.
Ростом тот не уступал Конану, хотя и не отличался столь же мощным телосложением. У него были широкие плечи, а поджарая фигура выглядела крепкой, как закаленная сталь, и гибкой, как китовый ус. Короткая бородка не могла скрыть агрессивно выпяченный подбородок, а взгляд его серых глаз был столь же холодным и острым, как и его клинок, выглядывающий из складок халата. Твердой рукой успокоив горячащегося жеребца, мужчина заговорил:
– Клянусь Митрой, да ведь я знаю этого малого!
– Точно! – отозвался один из его спутников с гортанным зуагирским акцентом. – Это же тот киммериец, что служил капитаном стражи у здешней королевы!
– Похоже, она избавляется от прежних фаворитов, – пробормотал главарь. – Кто бы мог подумать, что королева Тарамис способна на такое? Я бы предпочел долгую кровавую войну. Тогда у нас, бродяг пустыни, появился бы шанс хорошенько пограбить. Пока же мы подобрались к самым стенам, а обнаружили всего лишь эту клячу, – он кивнул на прекрасного мерина, которого держал в поводу один из кочевников, – да этого подыхающего пса.
Конан поднял залитое кровью лицо.
– Если бы я мог слезть с этого креста, я бы показал тебе, вор с Запорожки, кто из нас двоих подыхающий пес! – прохрипел он, едва шевеля почерневшими губами.
– Клянусь Митрой, да ведь и он меня знает! – воскликнул главарь. – Эй, ты знаешь меня?
– В этой части света ты один такой, – пробормотал Конан. – Тебя зовут Ольгерд Владислав, ты – главарь банды разбойников.
