Глава третья
ТРУД ВСЕЙ ЖИЗНИ
Тидеман Гизе уже успел пережить первые острые приступы горя. Прошло около недели с тех пор, как он получил извещение о кончине брата Миколая. С болью в сердце узнал он также, как приняли это известие при королевском дворе, выехавшем на празднества в Велькую Весь.
Здесь этому событию, долженствующему погрузить в траур всю Польшу, было придано значение лишь постольку, поскольку смерть Коперника освобождала место для нового претендента на каноникат. И хотя давно существовала договоренность, что отцу Миколаю наследует его свояк, Левше, выполнявший, по существу, во время болезни каноника все его обязанности, королева Бона Сфорца сообщила Дантышку, что по ее рассуждению освободившуюся доходную и не требующую больших забот должность следовало бы предоставить Яну Вольскому, который вот уже на протяжении года с нетерпением ее дожидается.
Трясясь в своей великолепной карете по фромборкской дороге, Тидеман Гизе, думая обо всем этом, только в бессильном гневе сжимал свои сухие кулачки.
Но, в конце концов, такое пренебрежение к памяти великого усопшего останется на совести короля и всех иже с ним… Разочтется за это с ними история!
Брат Миколай никогда не придавал значения мнению королевского двора, не искал покровительства вельмож, не заискивал перед скоротечной и бренной славой… И рассудит его с великими мира сего опять та же история!
Одно только обстоятельство самым непосредственным образом оскорбляло память покойного… Мало того – оно как бы сводило на нет многолетние труды великого астронома! Сообщив Касперу Бернату о том, что он вынужден будет несколько задержаться по возвращении на Хелмщину, бискуп, прибыв в Любаву, не отдохнув после томительных придворных празднеств, не приступив к исполнению своих пастырских обязанностей, снова двинулся в путь. Дело в том, что в Любаве его дожидался уже пересланный Иоахимом де Лаухеном свежеотпечатанный экземпляр «Обращений» брата Миколая.
Слуга, явившийся помочь бискупу раздеться, а также получить распоряжения на завтрашнее утро, с удивлением увидел, что владыка в ночной одежде сидит за письменным столом, а на полу валяются вырванные из книги, еще слипающиеся от типографской краски листы.
– Ты пришел? Хорошо! – сказал бискуп. И, потребовав свечу, тут же запечатал сургучом два пакета. – Возьми, – сказал он. – Этот нужно отправить в Нюрнберг, типографу Петрею, а этот – в Лейпциг, Иоахиму де Лаухену! Поторопись… Скажи на конюшне, чтобы немедленно закладывали карету. И пускай отправят вперед, во Фромборк, верхового…
Слуга нырнул в коридор, испуганный донельзя: такого гневного лица у своего благостного бискупа он никогда еще не видел.
Тут же про себя малый решил, что, как только бискуп отбудет, он подберет и разгладит скомканные листы и таким образом узнает причину гнева и внезапного отъезда владыки. Дело в том, что хелмской епархией до Тидемана Гизе управлял Ян Дантышек, тот, что нынче так пошел в гору… Сам не брезгуя соглядатайством, он приучил к этому и своих слуг. Возможно, что вырванные листы заключают в себе нечто важное, а его преосвященство вармийский бискуп Ян Дантышек в таком случае за наградой не постоит!
Однако, возвратившись в епископские покои доложить, что карета заложена, слуга никаких изорванных листов на полу не обнаружил.
Посланный вперед верховой сообщил обитателям Фромборка, что вслед за ним следует ждать епископа.
Прижавшись в притворе храма к стене, Вацек пропустил вперед толпу светских и духовных лиц, сопровождавших епископа хелмского к месту вечного упокоения отца Миколая Коперника.
Как хорошо, что Вацку удалось до их прихода возложить на усыпальницу цветы!
Отца Миколая мальчик узнал сразу, и совсем не потому, что был заранее предупрежден об этой встрече. Он узнал ученого по его глазам, по его улыбке, по тому особому трепету, который Вацек ощутил где-то в самой глубине груди… А вот что касается отца Гизе, о котором так много и с таким расположением говорили в домах у Бернатов и Суходольских, то мальчик поначалу его и не заметил в толпе сопровождающих. Только разглядев лиловое одеяние и митру на голове (епископ прибыл отслужить заупокойный молебен над могилой друга), Вацек догадался, что этот маленький сухонький старичок и есть Тидеман Гизе! Какой же он невзрачный, и как не пристала ему его пышная мантия!
