Но, несмотря на свое бешенство, я лежал спокойно, отдыхал и набирался сил.
Я испытал силу мощи гондольера и понял, что мне приходится иметь дело со страшным силачом. В сравнении с ним я был слаб, как ребенок. Что же делать? Против рожна не попрешь! Поэтому я лежал смирно, тая в своем сердце бешенство и ожидая, что счастье повернется в мою сторону.
Не могу вам сказать в точности, сколько времени пришлось пролежать мне таким образом на дне гондолы. Во всяком случае, мне показалось, что время тянется бесконечно долго. Несколько раз наша лодка делала повороты и в этих случаях раздавались заунывные, грустные звуки. Так всегда окликают друг друга гондольеры Венеции при встречах.
Наконец, после долгого и утомительного путешествия, наша гондола остановилась. Гондольер ударил три раза веслом, и я услышал скрипение засовов и шум отворяющейся двери. Скрипя на своих крюках, дверь наконец распахнулась.
— Ну что, привез ты его, Маттео? — спросил кто-то по-итальянски
Мое чудовище ответило смехом и толкнуло ногой мешок, в котором я был завязан.
— Вот он здесь, — последовал ответ.
— А там уже ждут, — произнес опять тот же голос и затем прибавил что-то, чего я не мог понять.
— Ну и берите его! — ответил негодяй-гондольер.
Он взял меня на руки и стал подниматься по какой-то лестнице, а затем меня бросили со всего размаха на твердый пол. Снова заскрипели засовы и завизжал ключ в замке. Я слышал несколько голосов. Итальянским языком я владею слабо, но понимаю его хорошо. Поэтому я стал прислушиваться к разговорам.
— Да ты никак убил его, Маттео?
— Не беда, если и убил!
— Ну, брат, за это тебе придется отвечать перед судом.
— Да, ведь, и суд его, все равно, прикончил бы!
— Мало ли что. На то и суд, а ты не имеешь права сам с ним расправляться.
— Да будет тебе! Я и не думал его убивать. Мертвецы не кусаются, а он здорово ухватил меня за палец, когда я его прятал в мешок.
— А теперь вот он и не движется совсем.
— Ты его садани ногой хорошенько и увидишь, как французишка затрепыхается!
Развязав веревки, они сняли с меня мешок, но я продолжал лежать на полу неподвижно, с закрытыми глазами.
— Клянусь всеми святыми, Маттео, что ты ему сломал шею.
— Да не ломал же! Он — в обмороке. Вот и все. Если бы он умер, ему было бы лучше!
Я почувствовал, что меня ощупывают.
— Маттео прав, — раздался голос, — сердце у него колотится, как молоток. Дайте французу полежать, он живо придет в сознание.
Я полежал еще минут пять, а потом приоткрыл немного глаза и стал осторожно оглядывать все окружающее. Слишком долго пробыв в полном мраке, я сначала не мог ничего увидеть в этой комнате, которая была слабо освещена. Но скоро мои глаза привыкли к свету. Я различил высокий, сводчатый потолок, расписанный разными богами и богинями. Очевидно, я попал не в какой-нибудь темный притон воров и головорезов, а находился в приличном месте. Всего вероятнее, подумалось мне, что это передняя какого-нибудь дворца.
А затем, не делая движения, осторожно и украдкой я оглядел окружавших меня людей. Прежде всего я увидел моего гондольера. Это был, как я вам уже сказал, здоровенный детина с лицом закоренелого преступника. Кроме него в комнате находилось еще три человека. Один из них был маленького роста и горбился, но выражение лица у него было властное, а в руках он держал связку ключей.
Около него стояли двое молодых высоких ребят в красивых ливреях. Из их разговоров я понял, что маленький, сгорбленный человечек — дворецкий дома, в котором я имел несчастье очутиться, а двое других — подчиненные ему слуги.
Всего их было, значит, четверо, но маленького слабого дворецкого можно было не считать. Будь у меня сабля, я расправился бы со всей этой сволочью в одну минуту, но, к несчастью, я был невооружен. Мне было не под силу тягаться даже с одним силачом-гондольером, а тут он был не один, а имел трех помощников.
Сообразив все это, я решил действовать не силой, а хитростью. Желая освоиться с обстановкой, я сделал едва приметный поворот головой, но это движение не ускользнуло от взоров стороживших меня людей.
— Вставай-ка живей, французишка! — прорычал гондольер, — вставай, говорю я тебе!
