Доски, перебинтованные туалетной бумагой, легко уместились в просторном чреве портфеля «президент».
Тайное свидание с иностранным представителем готовил Михаил. Встречу после некоторых колебаний решено было провести в гостинице, куда под шумок мы попали, примкнув к составу какой-то делегации.
Скажу по-честному: когда я отправлялся на это рандеву, то предварительно объелся валерьянки и от мыслей, что в любой момент нас могут застукать на этакой аферище, потел интенсивнее, чем в бане, хотя мороз выдался зверский, а делегацию мы караулили час.
В гостинице несколько успокоился. Посмотрел на себя в зеркало, пока гардеробщица бегала за номерком, — ничего прибарахлился: замшевый пиджачок, «бабочка», очки с золотистыми стеклами...
— К лифту! — шепнул Мишка и стукнул меня «президентом» под зад. — Кр-расавчик! — Изысканностью манер он, стервец, не отличался никогда.
Коридор на восьмом этаже был узкий и темный. Тишина, ни единой души. Мишка хотел встать «на стреме» прямо тут, но, конечно, это было глупо и в его, дурака, стиле — ведь каждый смекнет, что он не из здешних, а так примут еще за жулика какого — поди отопрись... Этого мы не рассчитали. Пришлось Михаилу до конца операции скрыться в туалете — по счастью, располагался тот рядом и как пункт наблюдения за обстановкой извне нас устраивал.
Я стукнул в нужную дверь. Руки у меня были противно влажные. Хотелось домой, хотелось выпить на кухне чайку вприкуску с папашиной проповедью...
Дверь открылась. На меня уставился лысый очкастый тип лет сорока: маленький, верткий, в потертых джинсах с бахромой и в футболке, на босых ногах тапочки типа турецких — с загнутыми мысками, бородища лопатой, вообще волос на его физиономии было значительно больше, чем на голове.
— Мистер Кэмпбэлл? — спросил я с английским акцентом.
— Да, да... — Он высунул нос в коридор, шваркнул глазом в обе стороны и, убедившись, что коридор пуст, пропустил меня в комнату. Номерок был вполне сносный. Тахта, торшер, коврик, ваза с какими-то корявыми, голыми сучьями — икебана, что ли? — и два кресла столь завлекательной формы, что меня сразу же потянуло усесться в одно из них.
— Я... от нашего знакомого, — сказал я и как-то невольно закряхтел.
— Да-да, я знай... — Глазки у него невинно опустились. Чувствовалось, нервничал он не меньше моего — все время дергал себя за пальцы, и они у него мерзко хрустели.
— Э... — Я покосился на портфель.
— Открыть, давай показать, — сказал он торопливо. Я вытащил иконы, размотал бинты туалетной бумаги.
Минут пять он обнюхивал доски, ковырял их когтем и изучал по-всякому, единственно — на зуб не попробовал.
— Николя, — сказал он, ткнув в Николая-угодника волосатым кривым мизинцем.
— Точно, — подтвердил я задушевно. — Чудотворец. Семнадцатый сэнчери. Будем брать? Или как?
— Я хочу иметь большой разговор, — подумав, сказал он и спохватился: — А вы не воровай эту штука? Икскьюз ми, но... я честный человек и скандал... Вы понимайт, да?
— Ее, сэр, — сказал я. — Как не понять. Вам крышка, нам крышка. Все очень даже понятно.
— У меня есть каналь, — сказал Кэмпбэлл. — Я не везу. Другой человек... Но это есть секретный дело! — Он поднял палец. — И я иметь разговор...
— Ну, — перебил я, — разговор разговором, но сначала дело. За каждую доску — пятьсот долларов. Века, сами понимаете, шестнадцатый, семнадцатый — древние, так что по-божески...
— Это кошмар... — Кэмпбэлл сел и протер очки штаниной висевших на спинке кровати брюк. — Я даю тысяча для все. Фор олл. Я не имей много. И разговор...
— Стоп, — сказал я. — Тут наш знакомый... В туалете. Миша. Надо посоветоваться.
— Оу, Мишя? — заулыбался Кэмпбэлл.
— Туалет, — сказал я. И пошел звать Мишку.
Но в туалете никого не было. Я просто остолбенел... Но тут послышался упорный шум воды, дверца кабинки распахнулась, и, воровато озираясь, появился мой компаньон и сообщник.
— Толкнул? — выдохнул он. — Есть?
— Дает тыщу, — доложил я. — Пойдем... Ждет.
Когда мы ввалились в номер, иконы уже как ветром сдуло, а на месте их лежала пачка серо-зеленых бумажек. Мистер Кэмпбэлл опять ломал себе пальцы.
