Несчастному помог.
Обуй же эти сапоги
И не поранишь ног.
Тернбул не думал о столь возвышенных предметах, и ему было еще хуже.
Наконец они добрели до светло-серой дороги, окаймленной жесткой, почти бесцветной травой; а еще немного подальше они увидели серое от непогоды Распятие, какие стоят при дороге только в католических странах.
Макиэн поднес к голове руки и обнаружил, что берета нет, Тернбул посмотрел на Распятие с тем состраданием, которое так верно выражено в любимых им некогда стихах:
О, если Ты любил людей,
Не возвращайся вновь!
Попы за деньги продают
Поддельную любовь,
И в кровь Твою отраву льют,
Чтоб ядом стала кровь.
Оставив молящегося Макиэна, Тернбул зорко огляделся, словно чего-то искал. Наконец он нашел и, вскрикнув, кинулся вперед — туда, где тускло серела какая-то изгородь. На ней едва держался клочок потемневшей бумаги. Тернбул схватил его и увидел, что буквы на нем складываются в слова: «C’est elle qui»...
— Ура! — закричал он. — Мы свободны! Нет, мы не в раю, гораздо лучше: мы в стране дуэлей.
— О чем вы говорите? — спросил Макиэн, мрачно сдвинув брови, ибо его наконец утомили трудная ночь и безотрадная заря.
— Мы во Франции! — ликовал Тернбул. — Смотрите! — и он протянул драгоценный клочок. — Вот оно, знамение! «C’est elle qui», «именно она». Да, именно она спасет мир!
— Франция... — повторил Макиэн, и глаза его засветились, словно два фонаря.
— Франция! — воскликнул Тернбул, и лицо его загорелось, как его волосы. — Франция, сражавшаяся за разум и свободу! Франция, побивавшая мракобесов дубинкой Рабле и шпагой Вольтера! Франция, где чтят по сю пору великого Юлиана Отступника! Франция, сказавшая: «Мы погасили навсегда небесные огни!»
— Франция! — воскликнул Макиэн. — Франция, которую учил Бернард и вела Иоанна! Франция, сокрушавшая ереси молотом Боссюэ и Массильона! Франция, где в новое время обращаются мудрец за мудрецом — Брюнетьер, Коппе, Бурже, Гауптман, Баррес...
— Франция! — восклицал Тернбул с несвойственным ему пылом. — Франция, водомет сомнений от Абеляра до Франса!
— Франция! — восклицал Макиэн. — Водомет веры от Людовика Святого до Лурдского чуда!
— Франция, — крикнул наконец Тернбул задорно, как мальчишка, — где думают о Боге и борются за свои идеи! Франция, где понимают пыл, породивший наш поединок! Здесь нас не будут гнать за то, что мы рискуем жизнью ради неверия или веры. Радуйтесь, мой друг, мы — в стране, где царствует честь!
Не заметив неожиданных слов «мой друг», Макиэн кивнул, обнажил шпагу и далеко отшвырнул ножны.
— Да! — вскричал он. — Мы сразимся перед Распятием!
— Он сможет увидеть свое поражение, — сказал Тернбул.
— Нет, — сказал Макиэн, — ибо Он его видел и победил.
И сверкающие клинки ударили друг о друга, образуя жуткое подобие креста.
Однако почти сразу на холме, над Распятием, возникло еще одно кощунственное подобие — человек, распростерший руки. Он исчез, но Макиэн его заметил и удивился еще больше, чем если б само распятие ожило, ибо то был английский полисмен.
Отбивая удары, Макиэн гадал, откуда может взяться во Франции это загадочное создание. Гадать ему пришлось недолго. Не успели противники обменяться и десятком выпадов, на холме, небесам на удивление, снова появился толстый полисмен. Теперь он махал лишь одной рукой и что-то кричал. Сразу же вслед за этим полицейские встали за спиной Тернбула.
Увидев удивление на лице Макиэна, Тернбул обернулся и попятился.
— Что вы здесь делаете? — сердито крикнул он, словно застал в своей кладовой воришку.
— Простите, сэр, — сказал сержант с той неуклюжей почтительностью, с какой обращаются к заведомо виноватому джентльмену. — А в ы что здесь делаете?
— Это вас не касается, — воскликнул Тернбул. — Если французская полиция против, пусть она и спрашивает. А вы тут при чем, синие сардельки?
— Я не совсем вас понял, сэр, — растерянно промолвил сержант.
— Я говорю, — повторил Тернбул, — почему французская полиция не вмешивается?
— Понимаете, сэр, — отвечал сержант, — скорее всего потому, что мы не во Франции.
— Не во Франции? — переспросил Тернбул.
— Вот именно, сэр, — отвечал сержант, — хотя говорят тут больше по-французски. Это остров Сэн-Луп, в Ла-Манше, сэр. А нас послали из Лондона, чтобы вас поймать. Так что, кстати скажу, все, что вы сделаете, может быть использовано против вас.
