Лешич помрачнел. Чтобы его отчаяние не выдали глаза, повернулся спиной:
– Рассказывай!
К концу монолога (княгиня пересказала разговоры с Осетровым и околоточным Челышковым) пришел в ярость:
– Сашич! Ты хоть понимаешь, во что ввязалась?
Тарусова пожала плечами. Расследование пока что представлялось ей веселой лихой игрой, этакими казаками-разбойниками. Что в нем опасного?
– Лешич, не преувеличивай…
– Сашич! Милая, дорогая… – Прыжов запнулся, а потом-таки прибавил: – Любимая! Если ты права и убивал Осетров…
– Вот! Ты тоже догадался, хоть я и не говорила…
– Если убийца Осетров, то следующей его жертвой станешь ты!
Сашеньке вспомнился отвратительный Калина Фомич, его тупые, как у крокодила в зоосаде, глаза. Глаза убийцы!
«А ведь Лешич прав», – подумала Тарусова, и тревога ее, начавшаяся с час назад, сменилась страхом.
Прыжов, почувствовав, что Сашеньку его слова задели, продолжил напор:
– Ты хоть о детях подумай! Как они без тебя? А Диди?
Его зря припомнил! Как раз ради Диди расследование и затеяла. И сразу охвативший было страх показался ей недостойной слабостью. Сашенька решительно встала:
– Я не боюсь! – И подсластила пилюлю Прыжову: – Ведь у меня есть рыцарь, который выручит из любой беды!
Глаза Прыжова увлажнились. В глубине души он считал, что Сашич в свое время совершила ошибку. Ведь он, верный Лешич, любит ее во сто крат больше! Тоже вскочив, протянул руки. Она вложила в них свои ладошки и обреченно закрыла глаза, понимая, что сейчас ее поцелуют.
Чего только не сделаешь ради любимого мужа!
Но Лешич не решился. Только прошептал:
– Я тебя люблю…
Сашенька тоже шепотом ответила:
– Я знаю… Помоги!
– Готов на все!
И, отпустив руки любимой, тут же перешел к делу, откинув простыню с одного из мраморных столиков. Сашенька увидела груду костей без черепа.
– Голова отсутствует по той же причине, что и у Муравкина. Отрублена топором по тому же самому четвертому позвонку!
– Ура! – воскликнула Сашенька.
Жаль, чепчики нынче не в моде. Их давно сменили шляпы с бантами, а то, ей-богу, бросила бы в воздух!
– Не кричи. Здесь морг, – урезонил ее Лешич. – Надо немедленно ехать к Крутилину.
– Э-э!.. Зачем?
– Сашич, если ты права, то Осетрова надо задержать.
– Лешич! Я тебя очень прошу, не надо!
– Но я обязан сообщить в сыскное.
– Сообщить! А вовсе не ездить. Напиши докладную, или как она там называется? Сегодня у нас суббота[20], в понедельник праздник, тезоименитство императрицы, значит, отправишь ты ее во вторник, а Крутилин прочтет в среду, как раз к тому моменту, когда Диди на суде разоблачит Осетрова.
– Сашич!
– Лешенька! Миленький! Если ты поедешь к Крутилину, все лавры достанутся ему. А надо, чтоб Диди. Очень надо!
У Тарусовой выступили слезы, она отвернулась.
Сашенькиных слез Лешич больше двадцати секунд не выдерживал. Начинал мириться.
«Восемь, девять», – отсчитывала княгиня.
На двенадцатой ее обхватили за плечи:
– Сашич! Сашуленька!
– Что? – спросила она, улыбаясь (все одно не видит), но на всякий случай продолжая всхлипывать.
– Сделаю, как просишь, – промямлил Лешка. – Но ты должна обещать…
Тарусова развернулась. Условий не любила, но в такой ситуации готова была из любопытства выслушать.
– …что больше в расследование не полезешь!
– Как скажешь, – кротко сказала она, встала на цыпочки и поцеловала в щечку. – А ты сегодня расскажешь Диди про Пашку. Заодно и поужинаем вместе.
– Хорошо. Спасибо. Но постой! Откуда я про Пашку знаю? Как я это объясню Диди?
– Лешич! Лешич! Ты ведь такой умный! Придумай сам!
– Клянешься сидеть дома?
– Клянусь!
Сашенька смотрела самым своим невинным взором. Прыжов догадывался, что она лукавит, знал, что, если любимая взяла быка за рога, оторвать ее от них невозможно, но перечить ей не умел.
– Пирожки! Пирожки с ливером!
Сашенька почувствовала, что проголодалась. Кивнув поджидавшему извозчику, что на секунду, только лакомство купит, двинулась к разносчику. Рассчитываясь, подняла глаза…
Утром! Сегодняшним утром она видела этого юношу с тонким лицом и длинными русыми волосами.
– Кваску не желаете, барыня? – учтиво спросил он.
Страх, оказывается, не испарился. Он дал маленькую передышку, чтобы изготовиться к решающему прыжку. Сердце Тарусовой заколотилось с неслыханной доселе скоростью.
