Впрочем, она должна скоро вернуться… Читал ты сегодняшнюю газету? Нет, ну так ты много потерял: во-первых, там сообщается, что слух о браке между его высочеством и принцессой Еленой все более и более подтверждается.
Я нахожу, что это желательно, потому что у маленькой принцессы, несмотря на ее взбалмошный характер, сердце доброе. Она так трогательно ухаживала за герцогиней в Каннах. В последние дни герцогини она ни на минуту не выходила из ее покоев. И она всегда оказывает Клодине столько внимания, видно, ей хочется все загладить. Конечно, я совершенно уверена, что предстоящий брак не по любви, потому что она еще не забыла Лотаря; она выходит за герцога потому, что считает это своим долгом, так же как и он…
– Я согласен, – сказал Иоахим, – что ужасно грустно жить без любящих женских глаз и нежной руки, – и поцеловал руку жены.
Фрау Беата рассмеялась – это был свежий серебристый смех, некогда околдовавший его. Он не понимал теперь, как мог прежде называть Беату, по-детски искреннюю и добрую, «варварской женщиной». Он однажды признался ей в этом, а она в ответ расхохоталась и сказала:
– Я чувствовала себя пригодной исключительно для хозяйства, а ты так высокомерно смотрел на меня, когда я уже любила тебя и твои стихи, и жаждала прекрасного в этой прозаической жизни. Но никто не хотел верить мне, ведь я была одержима бесом хозяйства, была очень скучна и чрезмерно строга…
Беата немного помолчала.
– Но слушай дальше. – И она продолжала свой рассказ: – Еще там написано, что Лотарь купил Альтенштейн. Глубокомысленный журналист пишет: «Вероятно, барон Герольд желает со временем передать старое родовое поместье своему второму сыну, родившемуся несколько месяцев тому назад; мы слышали, что пока там будет жить Иоахим Герольд фон Альтенштейн». Как «догадливы» эти люди! Мы ведь постараемся избежать этого? Иоахим, ты не увезешь меня из Совиного дома – я слишком счастлива здесь.
– Да, да, – поспешно сказал он, – мы останемся, Беата, для нас вполне достаточно места, а с тех пор как были сделаны перестройки, здесь так тихо и мирно… Надеюсь, что Нейгаузам не придет в голову потребовать этого от нас.
– О, конечно, нет! Они думают только о себе, – улыбнулась Беата. – Но я не в упрек им говорю это – мы ведь делаем то же. Знаешь ли ты, дорогой, что сегодня день нашей помолвки? Видишь, а ты забыл! Два года тому назад мы сидели у кроватки маленькой Эльзы и знали, что тяжело больная девочка спасена: она спала крепким сном выздоровления.
Мы шепотом говорили о смерти, о душевной жизни и бессмертии. Ты прочел мне стихи, написанные тобой на смерть жены, и жаловался, что так одинок с тех пор, как уехала Клодина, и что дитя лишено надзора…
– И тогда я спросил тебя, Беата…
– И я сказала «да».
– И тогда же выяснилось, кто тайно выкупил мою библиотеку!
– Правда? – рассмеялась Беата. – Я уже тогда чувствовала опасное сострадание к самому непрактичному, самому беспомощному человеку на свете, к мечтателю… – Она поцеловала Иоахима и взяла ключи. – Мне еще надо сегодня навестить старую Линденмейер, – объяснила она свой уход. – Она звала меня, верно, сидит и вяжет детские чулочки. У Клодины их уже целый сундук.
Дверь отворилась, и в комнату вместе с Гейнеманом вошла девочка, радостно бросившаяся на шею Беате.
Беата остановилась на пороге и обняла ребенка.
– Шалунья! – сказала она с материнской гордостью и взяла в ладони розовое личико. – Хорошо было у тети Клодины, дочка? Как вы играли? А дядя Лотарь был дома?
– Да! Но дядя Лотарь сердился и тетя Клодина тоже, – сказала девочка и озабоченно взглянула на Гейнемана.
Старик снял свою шапку, осыпанную снегом, и встряхнул ее.
– Правда, Гейнеман? – робко спросила Эльза.
Глаза старика приняли хитрое выражение.
– Господа ужасно спорили, – серьезно сказал он, глядя на фрау Беату, – даже при мне. Когда я вошел в комнату, чтобы одеть девочку, так как сани уже были поданы, барон сказал: «Клодина, ты наденешь новое платье, которое я тебе недавно подарил, и мы поедем в резиденцию на свадьбу его высочества. Я хочу проверить, могу ли я снова ревновать».
