Цируль нечеловеческим усилием вырвался из смертельных объятий — и пробудился. Отирая со лба холодный пот, криво усмехнулся. Ну и ну, дорогой товарищ!.. Как институтка расклеился. Стали пошаливать нервишки. Нехорошо. Стыдно. Впрочем, при чем тут нервы?.. Присниться всякое может. Просто ты, друг, и во сне озабочен событиями реальными... Ого! Уже четвертый час. Пора в исполком.
Заседание исполкома Ташсовета было шумным. Обсуждался вопрос об усилении патрульной службы города. Пока этим занимаются Управление охраны да партийные дружины старо- и новогородских частей. Большевики обратились за помощью к левым эсерам, но те ни в какую: не дадим ни одного человека! И еще затеяли торги, требуют в свои руки Комиссариат внутренних дел, Военный комиссариат; заявили ультиматум: назначить двух «левэсов» заместителями председателя Совнаркома!
После долгих, утомительных дебатов член ЦК партии левых эсеров Колузаев наконец пошел на уступку.
— Так и быть, — объявил он, — дадим в охрану двадцать штычков. Но если и после этого в городе не наведут порядка... И еще вот что. Дали нам на Московской улице ресторан «Буфф» под партийный клуб!.. Это что — насмешка, да?
— Ладно, ладно, — устало проговорил зампред Ташсовета Вульф Наумович Финкельштейн, тридцатилетний крепыш в рубашке-косоворотке, — предоставим вам здание, какое только пожелаете. Хватит спорить по пустякам.
...Цируль шагал по погруженным во мрак улицам. Миновал Пушкинскую, вышел к скверу... Вот и Ура-Тюбинская... Издалека донесся винтовочный выстрел. Еще, еще!.. Орудуют, сволочи!.. Эх, где людей взять? Управление не укомплектовано. Охрану несут рабочие, местные ремесленники. Патрульного дела не знают, поэтому и несут потери. Эх!..
...В приемной сидел один-единственный посетитель, мужчина цветущего здоровья, средних лет, с окладистой бородой. Цирулю бросилось в глаза поношенное пальто посетителя. Завидев начальника охраны, бородач встал, церемонно поклонился.
— С семи часов терпеливо жду обещанной аудиенции.
— Извините. Заседание исполкома.
— Понимаю. Очень хорошо понимаю. Дела государственной важности.
— Заходите.
Бородач вошел в кабинет мягким кошачьим шагом. Сел. Произнес приятным баритоном:
— Иванов. Тот самый.
Фриц Янович подумал: «Один из миллионщиков, а одет словно артист без ангажемента. И шапку черт знает какую раздобыл. У старьевщика, что ли?»
— Слушаю вас, гражданин.
Коммерсант осклабился. Зубы у него были в основном золотые, и сверкали они просто неправдоподобно. Да и весь посетитель как бы тоже сверкал. Розовые щечки лоснились, борода с легкой проседью серебрилась, в чуть раскосых глазах играют вежливые блики. Вся плотная, крепко сбитая фигура Василия Николаевича Иванова на первый взгляд производила приятное впечатление. Но если внимательно присмотреться, прислушаться к вкрадчивой его речи, заглянуть в увертливые глаза, то становилось ясно: сей симпатяга — ловкая бестия.
Василий Николаевич возвел глаза горе́, задумался.
— Может быть, у вас лично нет никаких претензий и вы пришли по поручению ваших братьев, Александра Николаевича и Ивана Николаевича? Или, возможно, насчет учрежденного вами Среднеазиатского коммерческого банка? В таком разе прошу уволить от дальнейшей беседы. Банки национализированы. В Ташкенте как раз находится секретарь правления Государственного банка товарищ Качуринер. Специально приехал из Петрограда налаживать здесь банковское дело.
Миллионер в затрапезном пальтишке с интересом посмотрел на Цируля. Произнес восхищенно:
— Однако!.. Не сочтите за комплимент, но я в восторге. Вы знаете не только обо мне, но и о моих братьях, об учрежденном нами банке! А ведь на Ивановых свет клином не сошелся. Неужели вы держите в памяти сведения, касающиеся и других негоциантов?.. Поразительно. Шарман!.. Эх, нам бы работать рука об руку, душа в душу... Мы бы с вами горы своротили и золотые горы заработали бы!
Василий Николаевич умолк и бросил на Цируля быстрый, цепкий взгляд. Фриц Янович даже не рассердился. Предложение работать на паях, намек на крупные взятки его даже развеселили. И пришло игривое настроение. А что если поморочить купчика-субчика, банкира и заводчика?
