— Если победим вас, англичан. Тогда свобода.
— А чем мы хуже этих ваших… африканеров? — усмехнулся Черчилль.
— Вы отнимаете у нас земли. Только дело не в этом. Вы не оставите нас в покое. Вам нужны камушки.
Как ото? Алмазы! И желтый металл. Ради них вы готовы убивать…
— А вы не убивали, Арчи?
Арчи отвернулся, долго молчал. Когда снова взглянул на Уинстона, глаза светились вызовом.
— Да, я убил. Вам хочется знать? Скажу. Все равно унесете в могилу. Вы никогда не были рабом? Я —
был. Но мне повезло. Я полюбил молодую госпожу. Она была полька, дочь нашей помещицы. Она была очень
красива. Она научила меня говорить по-польски и немного по-английски. Она пела песенку: “Трансвааль,
Трансвааль, страна моя и, может быть, свобода…” А потом отец ее узнал о наших отношениях. Кристина
предупредила меня, чтобы я бежал, иначе несдобровать. Помещик крепко напился, ударил Кристину хлыстом
по лицу. Она потеряла глаз. Тогда я взял топор и подстерег его. И бежал с Украины. Я не знал, куда надо бежать,
где искать счастья. Но я помнил слова песенки. И вот я здесь… Что вы еще хотите знать?
— Интересно, кто меня будет вешать — вы или другой?
Арчи прищурился, потом отвернулся и надолго замолчал, глядя, как мимо плывут причудливые пейзажи с
изредка возникающими селениями племен готтентотов.
Черчилль тоже долго молчал. Потом почему-то вздохнул и весело сказал:
— Ладно, не вешайте нос, Арчи. У меня впечатление, что мы с вами ровесники. Вы какого года?
— Семьдесят четвертого.
— Ну что я говорил?! — воскликнул Уинстон. — А в каком месяце?
— 30 ноября.
— Только этого не хватало… — пробормотал Черчилль.
— Выходит, вы тоже?! — искренне изумился Арчи. — Ну и дела…
В Претории пленных поместили в здании образцовой государственной школы. Черчилля заперли в
отдельную комнату на первом этаже. Это ему не понравилось. Понимал что участие в боевых операциях грозит
ему смертным приговором. Охранял его по-прежнему молодой Арчи и еще двое неразговорчивых африканеров.
С Холдейном Уинстон встречался только во время коротких прогулок по школьному двору. Уинстон стал
подумывать о побеге и начал уговаривать капитана присоединиться к нему. Офицер не возражал, но не видел
реальных шансов на успех.
Как-то днем зарешеченную комнату Черчилля посетил один из руководителей буров. В ответ на
настойчивое требование Черчилля освободить его бур без улыбки сказал:
— Чего захотел! Нет, старина, мы не каждый день берем в плен сыновей лордов… Погоди…
Не закончив мысль, он покинул комнату, в которой повеяло близким дыханием смерти.
А перед вечером заглянул Арчи. Он прикрыл дверь, странно взглянул на пленника и тихо произнес:
— Вот что, мистер. Вам надо бежать. Они там спорят… некоторые боятся мести англичан. Но главный
настаивает на петле.
Черчилль невольно ощутил стеснение в горле. Однако взял себя в руки.
— Легко сказать, приятель, — надо бежать. Но как?
— Когда стемнеет, я принесу одежду бура. А вы свою уложите на кровать так, как будто спите. Я помогу
вам перебраться через забор. Остальное… как повезет.
Черчилль с некоторым недоумением смотрел на Арчи.
— Послушайте… почему вы, черт возьми, решили мне помочь?. Ведь я…
Он не договорил, неопределенно махнул рукой с зажатой в ней сигарой.
— А зачем умирать молодым? — вдруг добродушно Улыбнулся Арчи. — У вас, наверно, есть мать. И,
может быть, вы еще совершите в жизни что-нибудь хорошее… Я правильно говорю? Ладно, как стемнеет,
будьте готовы. Молодой бур слово сдержал. Поздним вечером он принес Уинстону куртку и широкополую
шляпу. Уинстон быстро переоделся. При свете ночника уложенную на постели одежду можно было принять за
спящего пленника.
— А теперь пора, — шепнул Арчи.
Они направились к двери. Но Черчилль внезапно вернулся:
— Минутку.
Он наклонился над столом и толстым черным карандашом набросал на клочке бумаги: “Достопочтенный
сэр! Приношу извинения, что не имел возможности Вас дождаться и попрощаться лично. Не посетуйте, если
предназначенная для меня петля останется незанятой. Надеюсь встретить Вас в другом месте. Остаюсь Вашим
