Одно из понятий, с помощью которых порой берутся решать возникающие здесь проблемы, — это понятие «релятивизма». Применительно к рассматриваемым здесь обстоятельствам это понятие означает, например, что невозможно говорить о некоем абсолютном «хозяйственном этосе». Какой хозяйственный этос, какой тип поведения является «правильным» — можно было бы сказать с такой релятивистской позиции — это зависит от конкретной структуры каждого данного общества. В придворно-аристократическом обществе — можно было бы сказать в таком случае — «адекватным», или «реалистичным», было такое поведение индивида, при котором действующий субъект тратил свои доходы, в первую очередь, соответственно своему рангу, своему статусу, своей чести и принятым при дворе обычаям. Ибо такова была «норма», господствовавшая в его обществе. В буржуазном же обществе «адекватным», или «реалистичным», будет такое поведение индивида, при котором действующий субъект сообразует свои расходы, прежде всего со своими доходами, потому что в этом случае примат доходов над расходами имеет силу одной из господствующих в данном обществе норм.
Но эта формулировка показывает нам в то же время, что с этой теорией социологической относительности не все в порядке. Здесь мы сталкиваемся с проблемой, которую в дискуссии о «релятивизме» обычно игнорируют или которую, во всяком случае до сих пор, ни разу еще не поставили ясно и четко. Это проблема «правильности», «адекватности», «реалистического характера» самих конкретных общественных норм. Не может ли быть так, что в некоторой общественной формации являются общепринятыми «нормы» или «стандарты поведения», которые, может быть, на предшествующей фазе развития общества были «адекватны» действительным общественным условиям, «реалистичны», но которые, хотя они по прежнему и сохраняются в данном обществе и передаются членами этого общества от одного поколения к другому через общественное воспитание, через «социализацию», консервируются взаимным контролем и санкциями членов общества, становятся в процессе дальнейшего общественно го развития все менее и менее применимыми и реалистичными, все менее адекватными действительным общественным структурам, и в особенности действительным отношениям власти в обществе? Довольно часто ученые обсуждают исключительно лишь адекватность поведения индивида общественным нормам, но адекватность общественных норм развивающимся структурам общества едва ли когда-нибудь бывает предметом обсуждения. Не может ли случиться, что дефункционализируются сами нормы и их носители?
При наблюдении за свойственным придворной знати этосом статусного потребления, который получает здесь еще одну наглядную иллюстрацию при рассмотрении позиции ведущего служителя этой социальной группы мысль о возможности подобного устаревания, подобной дефункционализации общественных норм, ценностей, стандартов или, точнее говоря, возможности дефункционализации несущей их общественной формации как целого весьма легко напрашивается сама собою. Для воинских элит в обществах с незначительной специализацией, незначительным использованием денег и незначительным объемом торговли способы поведения в отношении к имуществу и доходу, близкие тем, которые приняты в среде придворной знати, могут быть совершенно адекватны той фигурации, которую эти элиты обрадуют друг с другом и с другими группами. Благосостояние здесь в весьма значительной степени зависит от воинской доблести и успеха на войне, а успех на войне, равно как и положение, воинский ранг, в свою очередь, зависит, в известной мере, от благосостояния воина. Включенность индивида в общества, в которых происходит постепенная (хотя и сопровождающаяся часто регрессами или сдвигами) монетаризация, коммерциализация и урбанизация, приводит к постепенной дефункционализации рыцарских норм, ценностных масштабов и установок воинского сословия, которые — часто в размытой и замаскированной форме — продолжают жить в нормах, ценностных масштабах и установках «дворянства шпаги», превращающегося в придворную аристократию. Манера рыцарей жить долгами не была столь уж «нереалистичной», покуда все договорные обязательства еще слабо гарантировались государственно-судебными санкциями и легко можно было в случае нужды ускользнуть от кредиторов, отправившись в военный или крестовый поход, или, если они настаивали на возврате долга, возможно, и просто убить их, не подвергая себя при этом особой опасности. Но Франция в XVII и XVIII веках была в этом отношении уже сравнительно упорядоченным государством. В особенности в XVIII веке даже высокопоставленным людям, даже принцам было уже не очень-то просто уклониться от выполнения своих договорных обязательств. Представители придворной знати часто жаловались на то, что рост власти короля низводит и дворянство до положения подданных. Примером того, что ощущали дворяне как низведение в положение подданных, как обесценение своего ранга, является то обстоятельство, что теперь даже высокопоставленным аристократам часто уже не очень помогал их высокий ранг, если они хотели уклониться от исполнения неприятных или, возможно, даже и разорительных для них договоров, например долговых. И это при том, что дворянство по-прежнему обладало специфическими судебными привилегиями. Перед нами — один из случаев, когда стандарт поведения, общественная норма, побуждавшая при определении потребления отдавать рангу приоритет перед объемом доходов, в ходе этого специфического общественного развития все менее соответствовала действительным обстоятельствам, изменяющимся фигурациям людей — иными словами, когда норма становилась все менее реалистичной.
