Голод обессиливал людей, заставлял беситься коней — те, не находя в стойлах никакой пищи, отгрызали друг у друга хвосты. Многие рыцари во время дежурства на стенах теряли сознание и часто сваливались вниз.
В конце концов немцы не выдержали — и решили сдаваться. Дитрих попытался воспользоваться родственными чувствами тестя и просил Владимира Мстиславича, чтобы тот счел его и магистра своими личными пленниками, но Владимир отказал — и отдал знатных мужей войску, хорошо еще, что не чудинам, а новгородцам, которым жизнь пленников была не нужна, а нужен был только выкуп. Разумеется, все оружие, снаряжение и кони тоже доставались победителям, и остатку войска орденского было разрешено идти домой.
Князь Владимир Мстиславич вернулся в Новгород победителем и был встречен с восторгом — не потускнела слава новгородская! В те дни многие граждане уверились в том, что смогут победить любого врага. А какой князь над ними будет — не так уж и важно. Вот же — без Мстислава Мстиславича победили, и кого победили-то, орден! Непобедимых немецких рыцарей заставили униженно о мире просить. Стало быть, не в князе тут дело, братья, а в нас самих. Вот вернется Мстислав Мстиславич, а мы ему и скажем: пока ты, князь, гулял, мы тут без тебя разобрались — и, как видишь, не хуже получилось! Большое в городе было веселье.
А князь Мстислав не торопился с возвращением. Он жил в Киеве у гостеприимного Мстислава Романовича, проводя время в увеселениях — звериной ловле, пирах, скачках. Хорошо было так жить — не отягощая сердце никакими заботами, не тревожась ни о чем. Здесь его все любили и гордились, что принимают такого знаменитого человека, как Удалой. Любили его и за щедрость, с которой он устраивал пиры чуть ли не для всего Киева. Столы выстраивались прямо на улицах, созывалось множество народу, даже чернецов угощал, веля им на время перестать терзать плоть свою воздержанием.
Мстислав Романович, получивший Киев во многом благодаря Удалому, был рад ему. Им, двоюродным братьям, было что вспомнить, о чем поговорить. Много разговоров, конечно, велось о южных областях, где властвовали угры и несправедливо притесняем был славный юноша Даниил Романович. Оба князя сходились на том, что нового похода к Галичу не избежать и хорошо бы приготовить к этому и Даниила, да и Коломана — пусть знает, что его положение неустойчиво, и поостережется творить зло, которым, по слухам, отмечено его правление. Пусть знает, что русские не намерены ему прощать. Оба князя, сговорившись, отправили в Галич послов, чтобы напомнить Коломану и тем галицким боярам, что его поддерживали, о своем существовании. Но посольство вернулось в Киев ни с чем — Коломан не захотел с ним даже видеться. Громкое имя Мстислава Удалого не испугало его, или же он был еще слишком юн и неопытен в государственных и военных делах, чтобы в полной мере оценить весомость подобного предупреждения.
Потом стали приходить вести из Новгорода, и многие из них огорчали Мстислава Мстиславича. Ничего нового, конечно, — все те же тайные козни недоброжелателей. На вечевом дворе и на Торгу уже открыто выкрикивались призывы идти на поклон к суздальским князьям и звать их на стол. Владимир Мстиславич ничего против таких крикунов не предпринимал и о них не сообщал, вести приходили совсем из другого источника. Приятно было узнать об очередной новгородской победе, но одновременно в душе Мстислава Мстиславича росла уверенность, что он теряет Новгород, и, может быть, навсегда. Причем независимо от того, где находится он сам — в Новгороде или вне его. Он мог вернуться, сокрушить орден и литву, завалить граждан новгородских добычей — скотом, рабами, кунами, но свое отторжение от Новгорода не пресек бы, а лишь отодвинул на более поздние сроки. В гражданах новгородских, как всегда, побеждала короткая память и горделивая самоуверенность, на которой, словно на хорошо унавоженной почве, легко вырастала и пышно расцветала неблагодарность.
Например, недовольство Мстиславом Мстиславичем очень возросло после пожара, что произошел в Новгороде вскоре после начала похода князя Владимира Псковского на Медвежью Голову. Пожар уничтожил значительную часть города, в том числе — и несколько каменных церквей вместе с жителями, вбежавшими туда в надежде, что каменные стены защитят их от жара. С той же легкостью, с какой общественное мнение склонно было приписывать себе заслуги, оно всегда готово было на стороне искать виноватых в своих несчастьях. И Мстислава Мстиславича, якобы нарочно оставившего город в трудное время, многие укоряли: вот, мол, каков наш князь! Пока мы здесь подвергаемся ударам судьбы, горим, лишаемся жизни и имущества, он в свое удовольствие развлекается, а о Новгороде ему и заботы нет.
