И конечно, как мечник, Никита должен был ухо держать востро — в Новгороде это всегда требовалось. Послушивать — о чем ходят разговоры, есть ли в городе какое недовольство и чем. И в случае, если чего заметит — обязательно князю рассказывать. Мстислав Мстиславич его сам об этом просил. Он, при всей любви к Новгороду и готовности жизнь за него положить, не очень-то ему доверял. И уж если возникнут какие-нибудь в городе настроения — Мстислав Мстиславич хотел знать о них раньше, чем зазвонит вечевой колокол.
Когда, только еще прибыв в Новгород, обязанный ему спасением, Мстислав Мстиславич просил об этом Никиту, тот готов был рассмеяться: чего может Удалой опасаться здесь? Ведь если бы не он — то и города-то самого сейчас на было, одни руины стояли да ветер меж них свистел. Потом даже огорчился Никита, подумал: стареет, наверное, князь, мерещиться ему начинает всякое.
Но по прошествии некоторого времени стало понятно, что опасения Мстислава Мстиславича были не беспочвенны. Многие, оказывается, были им недовольны. Даже не считая тех, кто Всеволодовичам служил, помогая родной город удушивать. Все равно оставалось еще достаточно. У одного дружина покос вытоптала, за зайцами гоняясь, у другого тиун княжеский с женой побаловался. Ну, это еще ладно. А то ведь есть и такие: у соседа репа на огороде вырастет гуще, чем у них, — так опять будет князь виноват.
Это был один род недовольства — как Никита научился для себя определять. Тут князю можно было не докладывать — разве что кроме случаев, когда он мог вмешаться и помочь чьему-нибудь горю.
Но было недовольство и другого рода — тайное, скрытое. Таких недовольных трудно был ущучивать: в основном против Мстислава Мстиславича выступали люди богатые и благополучные. Да и как выступали? Потихоньку. Торговец, к примеру, в лавке своей цену на товар поднимет, а когда люди ему на то станут пенять — он им отвечает: глупые-де вы, не понимаете, что цена растет не от прихоти продающего, а от того, что много идет на виры княжеские. Ему, Удалому, нашему заступнику и благодетелю, много нужно, чтобы дружину свою содержать, о вас же, глупых, заботясь. Еще на многое прочее. Спасибо скажите ему, что он от нас не уходит, не бросает на произвол судьбы.
После таких объяснений у человека и остается: это князь цену поднимает, для нас же старается. А потом то, что для нас, мол, старается князь, из головы вылетает. Каждый потому что сам для себя только старается! Ну а то, что князь цену поднял, — это уж в голове засядет накрепко. В следующий раз придет человек на Торг, у первого продавца о цене справится — и, еще других цен не узнавая — может, и подешевле у кого? — сразу подумает: ну и задрал же князь Мстислав!
Никита пытался для себя понять: чего этим недовольным не хватает? Сыты, богаты, торговля налажена хорошо, повинностями, князь не замучил, и правду у него всегда можно поискать, если чем-то обижен. Кому еще в русской земле живется лучше, чем новгородцу? Новгородец везде в почете — куда ни приди. Как же — а порядок кто навел, кто усмирил злодеев? Новгородцы. Чермного побили — они. Чудь разбойную по лесам разогнали — они. Всеволодовичей самовластных победили, законного великого князя на стол владимирский возвели — опять они, новгородцы! Слава им и честь! Ну и князю их Удалому, конечно.
Никита не понимал. Разве что одно мог найти объяснение — боятся Всеволодовичей, даже побежденных, и боятся, что когда-нибудь Георгий и Ярослав припомнят Новгороду Липицкое поле. Князь Мстислав не вечен, он уже человек пожилой и наследника достойного после себя не оставит. Сын-то его, Василий, дышит на ладан, вот-вот помрет. Князь новоторжский! Да и великий князь Константин тоже здоровьем, говорят, слаб. Долго ли протянет? А Георгий с Ярославом да прочими Всеволодовичами его переживут, стол и волость наследуют — что тогда? Собирать полки да снова идти с ними воевать?
Эта причина, по мнению Никиты, и заставляла многих новгородцев, особенно тех, кому было что терять, мыслить ко Всеволодовичам и тайно вынашивать желание попросить кого-нибудь из них сесть на новгородский стол. Лучше бы Георгия Всеволодовича. Хотя можно и Ярослава, ведь один раз уже под ним были — и ничего, выжили, слава Богу.
