Поднялась беготня, большей частью бестолковая. Дворня хорошо знала повадки своего князя: кричит — значит, надо двигаться поживее. Главное — чтобы он увидел, что ему повинуются беспрекословно. Любит это.
Ярослав почувствовал, что ему скучно орать на дворовых. Все это было не то. Не того душа просила. Он махнул рукой и угрюмо уставился на управителя, который все стоял рядом и искательно заглядывал князю в лицо.
— Ну, что смотришь? Спросить стесняешься? — буркнул Ярослав. — Побили меня. Всех нас побили, старый. Еле я жив ушел. А что с братьями — не знаю. Может, и в живых их нет.
Он осекся, увидев, что по морщинистому лицу Душилы текут слезы. Горе старика было неподдельным, и Ярослав подумал, что Душило, наверное, единственный, кто ему сочувствует. Остальные злорадствуют все. Или еще хуже — ненавидят.
— Вот так, старый. Много нас было, сам знаешь, а побили всех. Тесть-то мой, а? Князь Мстислав. А дружина моя меня бросила…
— Как же это, князюшка? — жалобно спросил старик. — Что же теперь будет?
— Известно что, — сказал Ярослав. — Тестя моего ждать будем. Он не задержится. Вот придет сюда — и решит, что делать.
И, произнеся это, Ярослав понял, что сказал, сам того не желая, чистую правду. Ничего другого не оставалось, как тихо сидеть в Переяславле и ждать решения своей участи. Ничего другого! Он не мог собрать войска, чтобы продолжить войну или хотя бы пригрозить союзным князьям и не пустить их в свои владения. Он не мог никуда уехать — ни один князь сейчас не принял бы его. Из уважения к Мстиславу Мстиславичу. Из страха перед Мстиславом Мстиславичем. Из презрения к нему самому, князю Ярославу.
Самым лучшим было бы погибнуть там, на Липице. Но погибать не хотелось. Ах, как захотелось тогда жить!
— Все бы ничего, старый, — начал объяснять Ярослав старику, который, плача, смотрел на него в каком-то ожидании. — Мы бы их переломили. Нас больше было, и стояли мы лучше. Да черт нанес новгородцев! Как они набежали — босые, страшные. Не зря я их, видимо, прижимал! — Ярослав потряс кулаком. — Ух, ненавижу!
Он снова ощутил прилив злобы.
— Что делать станем, спрашиваешь? Я им покажу, что делать. Слушай-ка, Душило! Беги-ка ты в город да приведи мне тысяцкого! И людей собери, какие остались. Стражу всю, с ворот всех снять — и сюда. Я ждать буду.
Управляющий ушел. Ярослав вышел во двор — показалось, что в помещении душно. Мертвая разрубленная туша коня все еще не была убрана — возле нее суетились несколько человек. Обвязывали веревками, чтобы отволочь куда-нибудь. Завидев князя, вышедшего на крыльцо, посмотрели на него разом и бросили работу. Застыли — не шевелились, будто боялись, что он сейчас и с ними вот так, как с конем. Ярослав пожевал губами, плюнул, сошел с крыльца и зашагал куда-то, все равно куда, лишь бы подальше от этих дураков, а то и в самом деле может дойти до греха.
Так он бегал по двору, убивая время, пока не начали собираться те, за кем он послал. Оружные люди, собранные со всего города, все, кто по каким-либо причинам остался дома и на войну не пошел: по возрасту, по болезни, очень немногие — по семейным причинам. Жена умерла или еще что.
Всего набралось от силы человек двадцать. «Вот и все мое войско нынче, — подумал Ярослав, — вся дружина моя. Ну ничего, кое-кто за это заплатит!»
Ратники, входя во двор, приветствовали князя, но ни о чем не расспрашивали — видно было, что они обо всем уже знают. Ну и хорошо. Меньше разговоров. Правда, некоторые поглядывали на Ярослава удивленно: вечер на улице, зачем их собирает князь — неужели погонит куда-то? Не довоевал?
Одним из последних пришел тысяцкий переяславский Петрил Степанкович. Мужчина он был дородный, двигался вальяжно, и выражение неумелой детской скорби на лице как-то не вязалось с его обликом. Подойдя, молча поклонился. Ничего не стал говорить, ждал, каковы будут приказания.
— А скажи-ка мне, Петрил тысяцкий, — не отвечая на приветствия, произнес как-то вкрадчиво Ярослав, — много ли у тебя новгородских торговых людей содержится?
Он имел в виду тех купцов, которых около года назад велел задержать в Переяславле и никуда не выпускать. Все эти купцы со своим непроданным товаром находились под присмотром тысяцкого, и он нес за них перед князем ответственность.
