— Вы шутите?
Лавуазье отвернулся к окну.
— Уходите, Адриан. Я не дам вам ни места, ни рекомендации, ни денег. Я не хочу отвечать перед Господом за вашу судьбу. Сегодня едва ли не любой путь, не считая самых бесчестных, ведет на гильотину. Оставайтесь самим собой да проедайте деньги жены. Глядишь, и уцелеете…
Адриан вспыхнул, встал, сдержанно кивнул на прощание и вышел.
Три недели в море дали себя знать. Когда Анжелика сошла на испанский берег, ноги едва держали ее, а земля словно покачивалась. Но вместо того чтобы немедленно отправиться в гостиницу, им пришлось отвечать на вопросы таможенного офицера, а затем еще и клерка-монаха в какой-то нелепой рясе.
— Скажите, сеньор Беро, когда вы впервые заметили женскую деревянную фигуру над форштевнем шхуны «Нимфа»? — не отрываясь от заполнения бумаг, на неважном французском языке поинтересовался монах.
Анжелика, смертельно уставшая, мечтающая лишь о бочке с теплой водой, с ненавистью уставилась на этого каплуна. Таких бессмысленных вопросов она еще не слышала.
— Давно. — Отец пожал плечами. — Года три тому назад. Как только она стала делать рейсы с Мартиники.
Клерк в рясе аккуратно записал показание и осведомился:
— Вам известно значение этой фигуры?
Отец кивнул и сказал:
— Разумеется. Это нимфа, покровительница и символ корабля.
Клерк благодарно кивнул и написал еще одну строчку.
— Скажите, сеньор Беро, вы кому-нибудь сообщили об увиденном?
Отец растерялся.
— А кому я должен был сообщить?
— Да или нет? — Клерк проявил первые признаки нетерпения.
— Нет, — отрезал отец.
— Замечательно. — Монах приветливо улыбнулся и протянул бумагу. — Будьте добры, подпишите.
Отец наклонился, взял гусиное перо и поставил резкую, размашистую роспись.
— Благодарю вас. — Монах принял бумагу и тут же посыпал ее мелким песком, чтобы чернила просохли.
— Мы можем идти? — поинтересовался отец.
— Увы, нет, сеньор Амбруаз Беро. — Монах развел руками. — Я вынужден задержать вас по обвинению в пособничестве идолопоклонничеству.
Анжелика тряхнула головой. Она ничего не понимала.
Отец тоже удивился и спросил:
— Кому, вы сказали, я пособничал?
Клерк спрятал бумагу в металлический шкаф, щелкнул ключом и как-то снисходительно проронил:
— Капитан судна — главный обвиняемый. Он разрешил установить языческий образ на шхуне, значит, виновен в идолопоклонничестве непосредственно. Вы же знали об этом вопиющем факте уже три года и не сообщили церковным инстанциям, следовательно, виновны косвенно. Поэтому и обвинение вам предъявлено иное, лишь в пособничестве.
Отец побагровел и схватился за сердце.
— Я — подданный его величества короля Франции Людовика…
Но испанец оборвал его решительным, не терпящим возражений жестом.
— Вера в Иисуса не знает границ! — с болью в голосе произнес он.
Отец на мгновение ушел в себя, потом повернулся к Анжелике и проговорил:
— Поезжай в гостиницу…
— Это невозможно, — тут же вмешался монах. — Ваша дочь несовершеннолетняя, а потому на все то время, пока вы находитесь под следствием, попадает под опеку церкви.
Отец и дочь переглянулись. Они привыкли к либеральным законам острова Мартиника и понятия не имели, что где-то все еще царит подобный произвол.
— Не беспокойтесь, — чуть мягче произнес монах. — За пару дней, проведенных в монастыре, ничего дурного с вашей дочерью не случится. У нас очень богобоязненные сестры.
Анжелика вперила в монаха упрямый взгляд и вдруг осознала, что это первый мужчина в ее жизни, который вообще не отреагировал на нее как на девушку!
Дело было худо.
Адриан вышел из дома Лавуазье, привычно поднял руку, останавливая извозчика, и тут же сообразил, что не знает, есть ли у него деньги! Он пошарил по карманам, разыскал несколько серебряных монеток и решительно полез в экипаж. Клуб находился буквально в пятистах шагах, но появиться перед ним не в ландо, идти пешком было немыслимо.
«А скоро платить взнос!» — вспомнил молодой человек.
Поужинать, выпить и получить сигару он мог в клубе и бесплатно, однако в конечном счете за все приходилось платить. Взносы в клуб многократно превосходили все, что он мог съесть, выпить и прокурить. Но не платить было нельзя. На бедных в свете смотрели как на увечных, и Адриан категорически не желал, чтобы при встрече друзья отводили глаза и шептались за его спиной.
