У царя! Все совершенства,
Все, чем славен женский пол,
В Ясносвете он нашел.
Весть гремит меж тем в народе,
Что луны теперь в природе
Уж не будет, что она
За Романа отдана. —
Кто шататься в пьяном виде
Ночью любит, тот в обиде
Был при случае таком;
А кто любит царский дом,
Тот в сильнейшем был восторге,
И в трактире, и на торге,
И в домах, и на дворах
Пел с восторга так, что страх…
И придворные того же
Были мненья; всех пригожей,
Всех яснее, всех белей,
И прекрасней, и умней
Все царевну признавали
Да из чарок попивали…
Лишь один царь Пантелей
Что-то не был веселей…
Без любви и без привету
Он смотрел на Ясносвету,
И так пристально смотрел,
Что самой ей надоел…
Чтоб скорей окончить дело
И кутить опосле смело,
В честь счастливому концу,
Молодых ведут к венцу…
Обвенчали по порядку…
Чуть не пляшет царь вприсядку,
Так он счастью сына рад!
«Был я, – мыслит он, – богат,
А теперь уж наипаче:
Буду впятеро богаче…
Что за нужда, коль темно
Будет в небе, все равно!..
И кому это обидно,
Что луны не будет видно;
Молвит всяк, уняв тоску:
«Знать, в бессрочном отпуску,
Знать, светить ей надоело,
За другое взялась дело!»
Потолкуют да потом
И забудут чередом…
От того их не убудет…
Перву ночь теперь не будет
В небе сумрачном луны,
Диву даться все должны!..
Да и сам я подивуюсь;
На невестку полюбуюсь:
«Что, голубушка, сидишь
На земле, а не глядишь
Уж, как встарь бывало, с неба,
Словно с год не евши хлеба…»
Солнце красное садится,
Люд крещеный веселится…
Попиваючи винцо,
Царь наш смотрит на кольцо
На руке у Ясносветы
И поет ей многи леты…
Все спокойны, все поют,
А найпаче того, пьют…
Царь лишь только Пантелей
Не стаёт все веселей…
То глядит на новобрачных,
То теченье облак мрачных
Мутный взор его следит…
Елисей ему твердит:
«Что ты, братец, что не весел,
Что ты голову повесил?»
И уходит от него,
Не добившись ничего…
Там с придворными толкует,
Как он солнышко надует,
Как приданое луны
Получить они должны,
И потом, смеясь свирепо,
Обращает взор на небо…
Вдруг он видит: в небеса
Всходит свету полоса…
Он попристальней глядит…
Все летит, летит, летит,
Светом радостным блистает
И на небо выплывает,
Миловидна и красна,
Словно прежняя, луна.
«Различить я не умею, —
Говорит он Пантелею,
Указав на высоту, —
Эту как зовут звезду?..»
Пантелей глядит, хохочет,
Елисея так порочит:
«Ну, брат, сделал ты чуху,
Уморишь всех со смеху,
Это просто ведь видна
Настоящая луна…»
«Как!» – царь в бешенстве взывает,
Мудреца тут призывает,
Задает ему допрос.
А мудрец, повеся нос,
Елисею отвечает,
Что он сам того не знает…
В это время и все гости
Небо взвидели; со злости
Стали жалобно кричать,
Что луна мешает спать;
С мест своих все поскакали,
Толковали, рассуждали
И кричали так, что дом
Обернули кверху дном…
Сам царевич в изумленьи
С места встал, как привиденье,
Помутился, побледнел
И на небо поглядел.
А меж тем с большим свирепством
Царь ругался над волшебством,
Проклинал его как мог,
Да простит ему то Бог!
«Чрез ошибку эту злую
Взяли, может быть, простую
Девку мы себе в родство, —
Говорит он. – Шутовство,
Что ли, это, в самом деле?
Обмануть, что ль, нас хотели?»
И, серчая, что есть сил
Всю вселенну царь бранил…
А меж тем царь Пантелей
Делал во сто раз умней…
С Ясносветою несчастной
Что-то баял он согласно,
Все об чем-то вопрошал,
Что-то все припоминал…
Знать бы было интересно,
Да, на грех, то неизвестно…
Наконец, царь Пантелей
Вдруг упал на шею к ней:
«Дочь моя! мое рожденье —
Небесам благодаренье! —
Вновь ты мне возвращена!» —
Говорил он, а она
Так и падает на шею
Со слезами к Пантелею…
Тут подходит Елисей:
«Неужель отец ты ей?» —
Вопрошает. «Да, она
Точно та, что пленена
Встарь была Ходинамелем».
Одурманен, словно хмелем,
И Роман пришел в тот час,
Объяснилось все как раз,
Все четыре обнялися,
Быть ввек в мире поклялися,
Безобидно проживать
Да деньжонок наживать.
Снова кубки заблистали,
Пить прилежней вдвое стали,
И пошел такой тут пир,
Что не знал подобных мир.
Я там был три сряду ночи,
Ах, что было только мочи,
За стаканом пил стакан
И все не был сыт и пьян.
