– Да. Ты изменяла Бену.
Голос ее был бесстрастным. Интересно, что она подумала обо мне тогда и что думает сейчас.
– Расскажи, – попросила я.
– Хорошо, – ответила она. – Но давай где-нибудь присядем. Кофе хочу – умираю.
И мы пошли к главному зданию.
В кафетерии, служившем также и баром, оказались простенькие столы и стулья из стальных трубок. По стенам были расставлены кадки с пальмами, но всякий раз, когда открывалась дверь и в помещение врывался ледяной воздух, от уюта не оставалось и следа. Мы уселись за столиком и принялись греть руки о стаканчики с кофе.
– Расскажи, что произошло, – потребовала я снова. – Мне нужно знать.
– Не так просто ответить на твой вопрос. – Клэр говорила медленно, осторожными шагами вступая на неизведанную землю. – Думаю, это началось вскоре после рождения Адама. Когда первые восторги прошли, настал особенно трудный период. – Она помедлила. – Это же чертовски тяжело, по себе знаю. Видеть, что ты связана по рукам и ногам, и деться некуда. Только потом, оглядываясь на прошлое, мы понимаем, что происходило на самом деле. – Я кивнула, но не понимала, о чем она, ведь в моем случае оглянуться назад было невозможно, но она продолжила: – Ты тогда много плакала. Беспокоилась, что утратила внутреннюю связь с сыном. В общем, как обычно. Мы с Беном делали, что могли, ну и твоя мать, когда приезжала, но вам приходилось туго. И даже когда худшее было позади, тебе все равно не стало легче. Ты никак не могла снова начать работать. Звонила мне посреди дня, расстроенная. Говорила, что у тебя ничего не получается. Ты не имела в виду материнство – по Адаму было прекрасно видно, что он счастлив. У тебя никак не получалось снова начать писать. Я приходила и заставала тебя в расстроенных чувствах. Ты плакала, не таясь. – (Я ждала, что будет дальше; какое еще потрясение меня ждет.) – И с Беном ты ссорилась постоянно. Ты укоряла его: мол, ему-то легко живется, а вот тебе… Он предлагал нанять няню, но…
– Но что?
– Ты говорила: как это на него похоже. Затыкать проблему деньгами. В чем-то ты была права, но, понимаешь… Наверное, ты была к нему не совсем справедлива.
«Видимо, все так», – решила я. И мне пришло в голову, что тогда у нас водились деньги. Куда больше, чем когда я потеряла память, и уж точно больше, чем сейчас. Должно быть, моя болезнь здорово истощила наши финансы.
Я попыталась представить себя тогда: вот я ссорюсь с Беном, ухаживаю за сыном, пытаюсь писать. Бутылочки с молоком, Адама, сосущего мою грудь. Грязные пеленки. Утром думаю только об одном: накормить ребенка и поесть самой; мое единственное желание в течение дня – завалиться спать… И понимаю, что это невозможно, а засесть за письменный стол – тем более. Я запросто представляю все это и физически ощущаю, как медленно разгорается во мне чувство негодования и обиды.
Но это лишь мое воображение. Вспомнить мне по-прежнему ничего не удается. Рассказ Клэр по-прежнему не имеет ко мне никакого отношения.
– Значит, я завела роман?
Она посмотрела на меня:
– Тогда я не работала. Только рисовала. И предложила приходить два раза в неделю и присматривать за Адамом, чтобы ты могла писать. Я настояла на этом. – Она накрыла мою ладонь своей. – Я виновата, Крисси. Это я предложила тебе выбираться в кафе.
– В кафе? – не поняла я.
– Я подумала, что неплохо бы тебе выбираться куда-нибудь. Подышать другим воздухом. На пару часов в неделю отвлечься от домашних дел. Прошло несколько недель, и ты сказала, что тебе стало легче. Что ты чувствуешь себя хорошо и работа сдвинулась с места. Ты стала ходить в то кафе почти каждый день, брала с собой Адама, когда я не могла остаться с ним. Но я обратила внимание, что ты начала по-другому одеваться. Словом, известная история. Правда, я не сразу поняла, в чем дело. Решила, что ты просто воспрянула духом. Стала увереннее в себе. Но однажды вечером мне позвонил Бен. Мне кажется, он выпил. Бен рассказал, что вы ссоритесь больше обычного, что он не знает, что делать. И что вы перестали заниматься сексом. Я стала успокаивать его: мол, это из-за ребенка и он зря переживает. Но…
