Я не собиралась этого делать. Все случилось внезапно – моя жизнь сорвалась с места, точно заевшая крышка люка, которая наконец подалась. Через мгновение я чувствовала свои губы на его губах, мои руки обвивали его шею. Волосы его были влажными, но я не понимала отчего – и мне было все равно. Хотелось заговорить, рассказать ему, что я чувствую, но я не стала, потому что заговорить означало бы перестать целовать его, прервать мгновение, которое хотелось переживать вечно. Наконец-то я почувствовала себя женщиной. Я абсолютно владела собой. Не помню – во всяком случае, не писала, – целовалась ли я с кем-нибудь, помимо своего мужа, хотя наверняка целовалась. Что ж, пусть для меня это будет в первый раз.
Не знаю, сколько это длилось. Даже не понимаю, что именно произошло: я просто сидела на диване рядом с ним, ощущая себя совсем крошечной, как будто вот-вот исчезну, а в следующий миг целовала его. Не помню, чтобы я желала этого, хотя не то чтобы мне этого не хотелось. Не помню, как это началось. Помню лишь эти два состояния, и ничего между – ни сомнения, ни сознательного решения.
Он не стал резко отталкивать меня. Был деликатен. По крайней мере, позволил мне это сделать. Не оскорбил возмущенным вопросом, мол, «что это на вас нашло?» или «вы в своем уме?». Он просто отстранился, потом убрал мои руки с плеч и сказал: «Не надо».
Я удивилась. Не надо того, что делаю я? Или того, что делает он? Я до сих пор не понимаю. Я чувствовала лишь одно: в какой-то момент я превратилась в другого человека, в другую Кристин, а потом снова стала прежней. Однако я не испытывала страха. И разочарования тоже. Даже радовалась, что благодаря ей, другой, наконец-то что-то произошло.
Он посмотрел на меня:
– Простите.
Я не понимала, что он чувствует. Злость? Жалость? Досаду? Возможно все, что угодно. На его лице отражалась буря чувств. Он еще немного подержал мои руки в своих, а потом положил их мне на колени.
– Простите, Кристин, – повторил он.
Я не знала, что ответить. И что делать. Я молчала, намереваясь извиниться. А потом сказала:
– Эд, я люблю вас.
Он закрыл глаза.
– Кристин, – начал он, – я…
– Пожалуйста, – взмолилась я, – не надо. Не говорите, что вы не почувствовали чего-то похожего. – (Он нахмурился.) – Вы же любите меня, признайтесь.
– Кристин, прошу вас. Вы… вы…
– Сошла с ума?
– Нет. Вы запутались.
– Запуталась? – рассмеялась я.
– Да, – ответил он. – Вы меня не любите. Помните, мы говорили про фантазии? Это часто случается с людьми, которые…
– А-а… Знаю. Помню. С людьми, которые потеряли память. Вы это хотите сказать?
– Вполне возможно. Очень возможно.
После этих слов я возненавидела его. Думал, что знает меня лучше, чем я сама. А на самом деле знает только мою болезнь.
– Я не дура, – повторила я.
– Знаю. Я знаю это, Кристин. Я так вовсе не думаю. Я…
– Не может быть, чтобы вы меня не любили.
Он вздохнул. Теперь я начала испытывать его терпение. Действовать ему на нервы.
– А зачем вы так часто сюда приходите? Возите меня по Лондону. Вы со всеми своими пациентами так себя ведете?
– Да, – начал он, потом поправился: – Нет. Не совсем.
– Тогда зачем?
– Я пытаюсь вам помочь.
– И все?
Он помедлил, затем ответил:
– Нет, не все. Я пишу научную работу.
– Изучая меня?
– Ну… в некотором роде.
Я попыталась вытеснить из памяти его слова.
– Но вы мне не сказали, что я и Бен в разводе, – не унималась я. – Почему? Почему вы этого не сделали?
– Я сам не знал! – взмолился он. – Только поэтому и не сказал. В вашем досье этого не было. Бен тоже ничего не сказал. Вот и все. – Я молчала; он подался вперед, точно хотел снова взять мои руки в свои, но, спохватившись, почесал лоб. – Если бы я знал, то сказал бы вам.
– Ага, сказали бы! – возмутилась я. – Как про Адама.
Кажется, его это задело.
– Кристин, не надо.
– Почему вы мне не сказали? – спрашивала я. – Чем вы лучше Бена?
– Господи, Кристин! – воскликнул он. – Мы уже обсудили это. Я считал, что так будет лучше для вас. Бен не рассказывал вам про Адама. И я не стал. Это было бы неправильно. Неэтично.
Я рассмеялась, точнее, фыркнула:
– Неэтично! Значит, скрывать от меня, что у меня был сын, – этично?
