Конструкция оказалась тяжеленной, но все же стала поддаваться, и я двинулась по кругу, постепенно разгоняя ее.
– Поехали! – крикнула я и присела на край платформы.
Мальчик счастливо улыбался, вцепившись в поручень изо всех сил, хотя мы крутились не на такой уж большой скорости. Руки у него замерзли, даже посинели. На нем были слишком легкая для такой погоды зеленая курточка и джинсы, подвернутые внизу. Интересно, кто это отпустил его гулять без перчаток, шарфа и шапки?
– Где твоя мама? – спросила я, но он лишь пожал плечами. – А папа?
– Не знаю, – ответил мальчик. – Мама сказала, что папа нас бросил. Что он нас больше не любит.
Я посмотрела ему в лицо. Он произнес это без намека на обиду, без нотки грусти. Для него это была просто констатация факта. На секунду мне показалось, что карусель стоит на месте, что, наоборот, это мир вращается вокруг нас.
– Но я уверена, что мама-то тебя любит.
Он помолчал, а потом произнес:
– Иногда.
– А иногда, получается, нет?
Молчание.
– Кажется, нет.
У меня затрепетало сердце, как будто наступил какой-то поворотный момент. Момент истины.
– Она так говорит. Иногда.
– Это грустно.
Мимо пронеслась скамейка, на которой я только что сидела. И еще раз. Мы крутились, крутились, крутились.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Алфи.
Мы уже начали замедляться, мир за его спиной принимал привычные очертания. Я опустила ногу и оттолкнулась от земли, снова раскручивая карусель. Я еле слышно произнесла его имя. Алфи.
– Иногда мама говорит, что, если бы я жил в другом месте, ей было бы лучше, – сказал он.
– Она, наверное, так шутит? – спросила я.
Мальчик пожал плечами.
Мое тело было как натянутая струна. Я уже видела, как спрашиваю его: мальчик, хочешь пойти со мной? Домой. Будешь жить у меня. Представила, как просияет его лицо, хотя, конечно, ему запрещают ходить куда-то с чужими. «Но я-то не чужая», – скажу я. Я подниму его – тяжелого, пахнущего сладко-сладко, шоколадом, а потом мы пойдем в кафе. «Какой хочешь сок?» Он попросит яблочный. Я куплю ему сок, сладости, и мы уйдем из парка вместе. Всю дорогу он будет держать меня за руку, и так мы дойдем до нашего с Беном дома, а вечером я мелко нарежу ему мясо и сделаю картофельное пюре, а потом, когда он уже наденет пижаму, прочитаю ему сказку, а когда он заснет, заботливо подоткну его одеяло и легонько поцелую в макушку. А назавтра…
Завтра? Для меня не существует завтра. Как не существует и вчера.
– Мама! – вдруг крикнул мальчик.
Вся в мечтах, я на секунду подумала, что он зовет меня, но он спрыгнул с карусели и помчался к кафе.
– Алфи! – позвала я, но тут увидела, что к нам приближается женщина, держа в каждой руке по пластиковому стаканчику.
Когда мальчик подбежал ближе, она наклонилась к нему, а он прильнул к ней.
– Все в порядке, Тигренок? – спросила мать и подняла взгляд вверх – на меня. Ее глаза сузились, скулы напряглись.
Мне захотелось крикнуть: я ничего не сделала, отвяжитесь от меня!
Но я не стала. Я отвела взгляд и, когда мать с мальчиком пошли прочь, слезла с карусели. Небо уже темнело, приобретая глубокий синий цвет. Я села на скамейку. Я не знала, который час и сколько времени я здесь провела. Я только знала, что не хочу идти домой, пока не могу. Я не вынесу встречи с Беном. Не смогу делать вид, что ничего не знаю об Адаме и не подозреваю, что у меня был ребенок. Вдруг меня посетила мысль открыться ему. Рассказать все – про дневник, про доктора Нэша. Но я запретила себе об этом думать. Я не хотела возвращаться домой, но мне больше некуда было идти.
Я встала и пошла вперед под стремительно темнеющим небом.
В доме было темно. Открывая дверь, я не знала, чего ждать. Бен, должно быть, в панике. Он собирался вернуться к пяти. Я представляла, как он ходит туда-сюда по гостиной, нервно курит – это я нафантазировала, ведь я не видела утром, чтобы Бен курил, – а может, он ездит по всему городу, высматривая меня на улицах. Я уже представляла, как армия полицейских и волонтеров ходит от дома к дому, показывая людям мою переснятую фотографию, и мне стало неловко. Я сказала себе, что, несмотря на проблемы с памятью, я все-таки не ребенок и я не пропала без вести, по крайней мере пока, но все же шла к дому с намерением извиниться.
