– Обычно они вместе уходили из ресторана? – оборвал домыслы управляющего шериф.
– Да. Около двух часов ночи, когда прекращает работать кухня. Заступают они в три дня, за два часа до открытия…
– Почему вы решили, что они уходят вместе?
– Я ведь тоже задерживаюсь допоздна, сэр. Мало ли что! Так вот, я несколько раз видел их вместе, когда возвращался домой. Они направлялись в сторону негритянского квартала. Это дает повод думать…
– Это не дает вам никаких поводов.
– Но Чемберс на следующий день не явился!
– Вы знаете его адрес?
– Нет. Мы не оформляем рабочих и документацию на них не держим – лишние заботы.
– Заботы? Вы просто избавляете себя от налога. И даете хитрецам возможность получать пособие и одновременно жалованье. Цветных это, конечно, не касается. Их можно вышвырнуть в любой момент, ничего им не заплатив.
– Вы странно рассуждаете, шериф, – вмешался директор, – но в любом случае это касается только нас и налоговой конторы.
Галлахер даже не взглянул в его сторону.
– Вы больше не видели Чемберса?
– Нет. Мы наняли других людей.
– И где его найти, тоже не знаете?
– Полагаю, в гетто. Я же вам говорил, что иногда видел их из машины.
Галлахер встал и загасил сигарету в хрустальной пепельнице.
– Чем вас могло заинтересовать это обыденное дело, шериф? – спросил Люк. – Негритянская резня уже давно никого не удивляет.
Его вопрос остался без ответа. Галлахер направился к выходу. Стенсон услужливо раскрыл перед ним дверь.
– Будем очень рады, мистер Галлахер, если вы посетите нас с супругой. У нас отличная кухня.
– От вашей кухни несет паленым, Стенсон, – ответил шериф, выходя в коридор.
Чарли напевал красивый старый спиричуэл, вычищая мусорные ящики и ставя их вдоль стены дома. Он не услышал, как рядом остановилась полицейская машина, и заметил ее, лишь когда хлопнула дверца.
Высокий мужчина с резкими чертами лица отошел от автомобиля и приблизился к нему, держа руки в карманах светлых брюк.
– Где находится квартира Вильямса? – спросил он властно.
«На кладбище», – хотел ответить пожилой негр, но видя перед собой жесткое лицо и патрульную машину, из которой тот вышел, не решился.
– На четвертом этаже, – Чарли кивнул на подъезд и назвал номер квартиры.
Галлахер поднял голову и осмотрел обшарпанный дом. Стекла во многих окнах заменяли пожелтевшие газетные листы. Он вошел внутрь. В длинном коридоре не горела ни одна лампочка, пахло плесенью. Поставив ногу на первую ступеньку, он невольно подумал: «Не лучше ли достать револьвер? А вдруг где-то за углом притаился чернокожий, готовый проломить мне череп или перерезать горло?» Медленно и осторожно ступая, шериф поднялся на четвертый этаж и постучал в дверь. Через несколько секунд ее приоткрыли, но цепочку не сняли.
На него смотрела седая сухопарая негритянка. Ее черное платье почти сливалось с кожей.
Он достал из кожаного футляра служебный жетон и уже в который раз за сегодняшний день предъявил его.
– Вы, вероятно, из полиции… Сейчас, когда его убили… – это прозвучало как обвинение.
Галлахер сказал неожиданно виноватым тоном:
– Вы правы… Я шериф округа. А вы, вероятно, миссис Вильямс. Позвольте войти, мне необходимо поговорить с вами.
Она сняла цепочку и пропустила его в квартиру.
Эта рано постаревшая женщина была хорошо знакома с нуждой и научилась ей покоряться. Даже сейчас ее лицо выражало скорее ожесточенность, чем горе. Она жестом пригласила шерифа войти в комнату.
Посреди комнаты стоял стол, на нем лампа и пепельница, несколько колченогих стульев прятались по углам. Женщина подошла к столу и включила свет.
– Садитесь, сэр, – сказала она, устраиваясь на краешке кровати.
Галлахер сел и, выдержав паузу, тихо спросил:
– Когда вам стало известно о смерти сына?
– Из утренних газет. Соседи принесли.
– Значит, он был один? Я имею в виду, ваш сын возвращался с работы один?
– Вы полицейский, вам лучше знать.
– Мы хотим во всем разобраться. Его нашли, когда поблизости уже никого не было. Возможно, он все же был с приятелем, тогда тот бы вам сообщил о случившемся…
– Я ничего об этом не знаю.
– У него на работе были друзья? Кто, по-вашему, мог видеть его последним?
