Кивнув, я поднимаюсь наверх и ставлю чашку с чаем на пол возле кровати. И снова ложусь. Мне необходимо секунду подумать.
Не уверена, удастся ли мне полностью досмотреть продолжение сегодняшнего дня, но это так странно, когда знаешь, что будет дальше. Через пару часов мы с папой и мамой уложим мои немногочисленные пожитки в машину, помашем на прощание Беки, которой разрешили остаться дома, чтобы не пропускать хоккейную тренировку и ланч в городе с друзьями; затем мы прибудем в Ньюкасл, и мое сердце будет колотиться от ужаса, когда мы поедем по незнакомым улицам. А подъехав к моему новому дому, мы разгрузим машину, и я впервые в жизни останусь сама по себе – только я и мои новые соседи.
На этом месте я словно получаю удар под дых, настолько сильный, что становится трудно дышать. Поверить не могу, что мне понадобилось столько времени, чтобы вспомнить.
В тот день – самый реальный день – я впервые увидела Эда. Моего Эда, которого я оплакивала последние два месяца. Эда, чья смерть сломала меня, оставив потерянной и обозленной.
Я перекатываюсь на бок, прижимая руки к животу и судорожно хватая ртом воздух.
Неужели это значит… Мне страшно даже сформулировать мысль…
Неужели это значит, что после двух месяцев скорби по Эду, после двух месяцев жизни с разбитым сердцем, двух месяцев отчаянных желаний потрогать щетину у него на подбородке, обвить руками загорелую шею и прижаться к нему всем телом, у меня появится шанс снова увидеть Эда?
Похоже, я вот-вот потеряю сознание.
В это трудно поверить, и тем не менее я не могу дождаться.
Равномерное покачивание машины усыпляет меня, потому что, когда я открываю глаза, папа, оказывается, уже успел припарковаться. Мама с улыбкой поворачивается ко мне с переднего сиденья, и я оказываюсь в 1993 году, и у меня все хорошо, и я улыбаюсь маме в ответ.
А потом я вспоминаю и снова начинаю задыхаться.
– Милая, ты в порядке? Ты ужасно побледнела.
Я выпрямляюсь, вытираю ниточку слюны в уголке рта.
– Да, просто немного задремала. Извини.
– Это меняет дело, – хмыкает папа.
– Джон, оставь ее в покое.
– Что? Она ведь еще подросток, а подростки всегда такие. – Папа кивает в сторону окна. – Посмотри, вот твой новый дом.
Я бросаю осторожный взгляд на маленький домик с террасой, в котором буду жить весь следующий год. Дом я знаю как свои пять пальцев, и эта мысль вызывает у меня улыбку.
Обшарпанная дверь открыта, оттуда выходит женщина средних лет и спешит к нам навстречу.
– Привет… э-э-э? – С теплой улыбкой она протягивает папе руку.
– Джон. – Папа отвечает ей крепким рукопожатием. – Джон Морган. А это моя жена Сандра.
Они жмут друг другу руки, и женщина поворачивается ко мне:
– Итак, ты, должно быть, Зои. Я мама Джейн. Кара. Очень рада тебя видеть.
– Здрасте, – бормочу я, стараясь не показывать, что уже знаю, кто она такая.
Мы заносим вещи внутрь и оставляем их в ближайшей комнате, в которой оказываемся.
– Сейчас найду чайник. – Мама сдирает скотч с одной из коробок.
– Не надо. Я уже приготовила чай. – Кара ведет нас на кухню.
И пока мама с папой болтают с Карой, я прокрадываюсь наверх, чтобы осмотреться. А когда вхожу во вторую комнату, у меня перехватывает дыхание. Какая-то девушка, стоя спиной ко мне, аккуратно вешает джинсы в шкаф. Я вижу знакомые белокурые волосы, собранные на затылке в конский хвост. Она оборачивается посмотреть, кто там пришел; ее юное хорошенькое личико расплывается в широкой улыбке.
– Привет, я Джейн. Ты, должно быть, Зои. Заходи. Присаживайся. Ой, если, конечно, найдешь куда.
Она отодвигает в сторону ворох одежды, чтобы освободить мне место, я сажусь и пытаюсь сообразить, что можно сказать человеку, которого знаю как облупленного, но с которым, по идее, встречаюсь впервые. Боже, как жаль, что для таких случаев нет специального руководства, оно бы мне сейчас здорово пригодилось.
– Очень приятно, что мы наконец смогли познакомиться. – Я осторожно усаживаюсь на край ее односпальной кровати.
– Мне тоже. Я надеялась, что ты приедешь первой.
Отлично. Все идет своим чередом. И пока никаких посторонних. Я оглядываю комнату и улыбаюсь:
