— Вниз бежать нетрудно. Вы пришли вовремя.
— Как сказать. Я оказался последним. Глац и другие уже собрались. Но быстрее добраться я не мог, обрыв довольно крут, дорога едва намечена, а последнее восхождение на Матерхорн я совершил четверть столетия назад.
Родин отыскал в записной книжке радиста страничку с загадочными числами и показал ее астроному.
— Вот это мы нашли в блокноте Шмидта. Не знаете, что бы это могло означать? Как астроному, вам математика должна быть близка.
Ланге внимательно разглядывал пометки Шмидта.
— Нечетные числа. Но не только. Это простые числа. Что это может значить? Не представляю. Возможно, это записи какого-то шифрованного сообщения. Другое объяснение мне в голову не приходит.
— …Фанатик! — возмущенно твердил доктор, когда они вернулись в комнату следователя. — Таких в средние века на кострах сжигали. Или такие других сжигали. Пожалуй, так вернее… Надеюсь, вы ему не верите?
— Мы должны уточнить время у Реи Сантос.
— Рея Сантос! Вы мне напомнили… — Гольберг наклонился и заботливо ощупал щиколотку.
— Болит?
— Не переставая. Как видите, и на Луне безрассудные прыжки дорого обходятся.
— Попробуйте походить.
— Вы думаете? — Гольберг встал, сделал энергичный шаг, но тут же, скорчив гримасу, сел. — Проклятая нога. Ладно, пойдемте к Рее Сантос, она чем-нибудь поможет.
— А сами вы не в состоянии что-либо сделать?
— Не забывайте, что я занимаюсь психиатрией, майор.
— Ну что ж, в таком случае попробуйте вылечить ногу средствами вашей специальности. Я имею в виду самовнушение, — невинно заметил Родин.
— Заведующий стоматологическим кабинетом не вырвет сам себе зуб.
— Ну, тогда пошли…
И они отправились к Рее Сантос.
— Я пришел к вам за помощью. — Казалось, Гольберг, в чем-то оправдывается. — У меня болит нога. Неудачно прыгнул. Кто бы мог подумать, что здесь…
— Хотела бы я знать, где это вы так прыгаете? Второй случай за эту неделю. Боюсь, что скоро на базе потребуется ортопед. Недавно мне пришлось просвечивать подвернутую стопу.
— В самом деле? — Родин умышленно отвернулся, стараясь избежать многозначительного взгляда Гольберга.
— Ну, конечно. Это было… Да, в субботу. В тот самый день, когда Шмидта нашли мертвым возле радиотелескопа.
— А я не видел, чтобы кто-нибудь хромал.
— А почему Юрамото должен хромать? Через два дня доктор Гольберг тоже сможет прыгать, как козочка.
Родин огляделся.
— У вас здесь превосходное оборудование… Ну, раз уж мы заговорили об этой злосчастной субботе, не могли бы вы сказать, что здесь, собственно, произошло? Вы видели в тот день Шмидта? Разговаривали с ним?
— Нет. То есть да. За завтраком. Потом я видела его там. Но разговаривать с ним уже было нельзя.
— Что же могло случиться? Попробуйте вспомнить обо всем, что происходило в субботу. Быть может, какая-нибудь незначительная на первый взгляд деталь окажется важной.
— Боюсь, что толку от меня будет немного. Суббота ничем не отличается от всех остальных дней. Ничего особенного не случилось. Завтрак прошел, как обычно, — за столом велась ленивая беседа. Потом я пошла в ординаторскую, затем — в кабинет. Кстати, хотите посмотреть? — Она позвала Родина в соседнюю комнату. — Это химическая лаборатория и аптека. К счастью, мы ею не часто пользуемся. Здесь ни у кого еще ни разу не болела голова.
— Вернемся к субботе. Астроном Ланге утверждает, что он около получаса провел в фотолаборатории.
— Да, если не считать того момента, когда ему понадобился бромистый калий.
— И вы говорите, он ушел через полчаса?
— Да, около одиннадцати, незадолго до того, как прозвучала тревога.
— Незадолго? Минут за пять, десять, за минуту?
— Минут за восемь — десять. Кто бы мог подумать, что это последние минуты Шмидта? Невероятно! Сразу же после Ланге я тоже вышла. Когда он прощался со мной, я уже надевала скафандр. В коридоре мне встретились Глац и Мельхиад. Я прошла шлюзовую камеру и направилась в оранжерею.
— По дороге никого не встретили?
— Нет. Я только видела, как несколько раз зажглись рефлекторы ракетоплана. Вероятно, в нем был Нейман.
Казалось, Рея чего-то не договаривает, она все время настороже. Но почему? Боится сказать лишнее?
