Видя, что гражданка Гамлен смотрит на него в недоумении, он наконец спросил:
— Ты не узнаешь своей дочери?
Старуха всплеснула руками:
— Жюли!.. Это ты!.. Возможно ли?
— Разумеется, я. Поцелуй же меня, мама!
Вдова Гамлен сжала дочь в объятиях и уронила слезу на воротник каррика.
— Ты! В Париже! — с тревогой в голосе воскликнула она.
— Ах, мама, почему я не приехала одна! Меня-то никто не узнает в этом наряде.
В самом деле, каррик скрывал ее формы, и она ничем не отличалась от множества юношей, носивших, как она, длинные волосы, расчесанные на прямой пробор. Ее тонкое, очаровательное личико, загорелое, изможденное от усталости, огрубевшее от невзгод, выражало мужество и смелость. Худощавая, стройная, с длинными прямыми ногами, она держалась совершенно непринужденно; только слишком звонкий голос мог выдать ее.
Мать спросила, не голодна ли она. Жюли ответила, что охотно закусила бы, и когда мать поставила перед ней хлеб, вино и ветчину, она с жадностью принялась за еду, опершись локтем о край стола, прекрасная, как проголодавшаяся Церера >{418} в хижине старой Баубо.
Продолжая отпивать глотками вино, она спросила:
— Ты не знаешь, мама, когда вернется брат? Я пришла поговорить с ним.
Мать в замешательстве посмотрела на дочь и ничего не ответила.
— Мне надо повидать его. Мужа сегодня арестовали и отвели в Люксембург.
Она называла мужем Фортюне де Шассаня — бывшего дворянина и офицера одного из полков Буйе. Он сошелся с нею, когда она работала мастерицей у модистки на Ломбардской улице, затем похитил и увез ее в Англию, куда он эмигрировал после десятого августа. Он был ее любовником, но она находила более приличным, говоря о нем с матерью, называть его супругом. Она действительно считала, что невзгоды сочетали их прочными узами и что несчастие — то же таинство.
Не одну ночь провели они вдвоем на скамейке в лондонских парках, и не раз приходилось им подбирать корки хлеба под столом в тавернах Пиккадилли.
Мать не отвечала и уныло глядела на нее.
— Ты не слушаешь меня, мама? Время не терпит, мне необходимо немедленно повидать Эвариста: он один может спасти Фортюне.
— Жюли,— ответила мать,— лучше тебе не говорить с братом.
— Как? Что ты сказала, мама?
— Я сказала, что лучше тебе не говорить с братом о господине Шассане.
— Однако это необходимо, мама!
— Дитя мое, Эварист до сих пор не может простить господину Шассаню, что он похитил тебя. Ты знаешь, с какой яростью он говорил о нем, какими именами он называл его.
— Да, он называл его соблазнителем,— с резким смехом сказала, пожимая плечами, Жюли.
— Дитя мое, он был смертельно оскорблен. Эварист дал себе слово не произносить никогда имени господина де Шассаня. И вот уже два года, как он ни одним словом не обмолвился ни о нем, ни о тебе. Но чувства его не изменились. Ты знаешь его: он не простил вас.
— Но, мама, ведь Фортюне обвенчался со мною… в Лондоне…
Бедная мать, подняв глаза кверху, развела руками.
— Достаточно того, что Фортюне аристократ и эмигрант, чтобы Эварист относился к нему как к врагу.
— Ответь мне прямо, мама. Неужели ты думаешь, что, если я попрошу Эвариста похлопотать за Фортюне перед общественным обвинителем и в Комитете общественного спасения, он не согласится? Мама, ведь надо быть извергом, чтобы отказать мне в этом!
— Твой брат, дитя мое, порядочный человек и отличный сын. Но не требуй, заклинаю тебя, не требуй от него, чтобы он заступился за господина де Шассаня… Послушай, Жюли: он не посвящает меня в свои мысли, да, вероятно, я и не поняла бы его… Но он судья; у него твердые убеждения; он действует по совести. Не проси его ни о чем, Жюли.
— Вижу, что ты узнала его теперь. Ты знаешь, что это холодный, бесчувственный, злой человек, властолюбивый и тщеславный. А ты всегда предпочитала его мне. Когда мы жили все вместе, ты ставила его мне в пример. Его рассчитанные движения и степенная речь производили на тебя впечатление: ты находила в нем все добродетели. Меня же ты всегда осуждала, приписывала мне всевозможные пороки только потому, что я не притворялась и лазила по деревьям. Ты меня не выносила. Ты любила его одного. Так знай же: я ненавижу твоего Эвариста! Это лицемер.
