– Ну а теперь «Гибель богов»! – кричала обезумевшая Марлен. – Вместе!!!
Сначала стихли струнные, потом и духовые задохнулись, остались одни литавры.
Урбино заблудился, он запутался в этих кулисах, он раздвигал эти шторы и занавесы – это был театр, в котором только что потушили пожар.
– Как это цыгане в ресторанах поют? – расслабленно бормотал он. – «Поцелуй меня, потом я тебя, потом вместе мы поцелуемся»… О чем это они? Неужели об этом?
– А ты и не знал? О чем же еще?! – низким, цыганским голосом сказала Марлен.
Она нападала, но получалось, она ему льстила.
– Теперь я понимаю, как ты действуешь на баб, что они от тебя отвязаться не могут. Ты всегда делаешь вид, что ты ни при чем, что это все они сами. Вот они и пропадают, бедные…
Урбино начинал обижаться всерьез. Нет, она не права! С Лили все было не так. Это была его воля, а не ее. Он никогда не откажется от Лили, своего последнего выбора!
На кусте запела птица, рядом с ней молча, отвернувшись сидела другая. Что-то срифмовалось в мозгу Урбино, и он не удержался, чтобы не выговорить этого вслух:
– О чем они поют?..
– Поет одна. Поет она, а он молчит.
– Так не бывает. Поет всегда самец!
– Тогда спой.
– Не умею.
– Вот видишь. Значит, поет самка.
– И о чем же?
– Трахаться хочет, вот и поет! – грубо отрезала Марлен и тем же низким грудным голосом затянула на непонятном языке:
Milenkii ty moi,
Vozmi menja s soboi
Tam v kraju daljokom
Nazovjosh menja zenoi
Почему-то это выворачивало душу. Мысли о Лили и Дике, о Дике и Лили сливались и клубились вместе с мелодией.
– Это ты в таборе научилась?
– Это тебе Лили разболтала! – ощерилась Марлен и тут же укусила: – Кабы не страсть моя: возбуждаюсь от таких нежных и слабых…
– А Лили?.. – (Он пропустил удар!)
– А что Лили? – пренебрежительно сказала Марлен. – Тебе виднее. По-моему, она помешана на мускулинах, на насилии.
– Тогда ей Хаппенен как никто подходит.
– Она его боится.
– А меня, значит, нет?
– Ты для нее девушка, Урбино!
– Почему же это я девушка! – сердился Урбино.
– Потому что будишь в бабах мужчину. Ты вампир! Ты высасываешь энергию их желаний. Это как раз то, что положено делать девицам, а не мужикам.
Он не хотел себе в этом признаться, но с Марлен ему было и легче и проще. Но он не мог даже себе сказать, что и лучше. Чувство вины перед Лили переплелось с ревностью и стало настолько сильным, что он уже одинаково страстно хотел, чтобы она поскорее вернулась и не возвращалась никогда.
– Тебе не кажется, что это уже кровосмешение?
– Это с Лили-то? С этой медузой??
Ему расхотелось продолжать разговор в таком тоне.
– Нет, со мною, с братом.
– А ты находчив… Нет, с братом я еще не пробовала. Иди ко мне скорей!
– Ты моя Горгона… – захлебнулся брат.
– Братишка… – ласкала его Марлен. – Что, с сестричками захотелось? С обеими? А с двумя вместе не хочешь??
Ужас охватил Урбино при одной мысли о возвращении Лили.
– Что, испугался? Пошли проветримся.
Все представилось ему другим: воздух иначе щекотал ноздри, песок иначе касался ступней…
– Что, опять не понимаешь, куда попал? А ты поднимись на мачту!
– С каких это дров я на нее вдруг полезу?
– А, как на меня… Взгляни-взгляни! оттуда хорошо видно…
Лезть наверх оказалось и долго и трудно: веревочная лестница (как бы это было в кроссворде?.. может быть, ванты?) шаталась и нестерпимо жестоко впивалась в босые ступни. И вниз стало боязно смотреть. Но спускаться было уже поздно.
Однако подняться стоило: он действительно увидел все иначе. Это был другой остров – остров МАРЛЕН.
Он был вытянут, как устрица. Две гряды дюн, как створки, как те самые губы… Лесок был как лобок. Вокруг до горизонта простиралось лоно всей жизни – море. И он сам на мачте, как кол, воткнутый в это лоно…
В мозгу плескались два-три литра того же моря, но еще мезозойской эры. В них заплыла рыбка одной мысли и била хвостиком. «Лобок, рыбка… – Его охватила тоска по Лили. – Все, я попал… Я попал в pussy//пуссю[38]…» – таким ему привиделся теперь пейзаж острова.
Одновременно ему хотелось поскорее спуститься вниз и отомстить этой сучке Марлен, разлучившей его с Лили, так коварно подсунув ей (он теперь стал убежден в этом, наблюдая сверху безбрежно штилевую гладь) ложную радиограмму о приближающемся тайфуне. Ему страстно захотелось отомстить ей, то есть отыметь ее грубо, насильно, сзади, как сучку. Но спуститься оказалось еще труднее, чем подняться.
