Преподаватель симметрии - страница 62
– Ну и что получается?
– В смысле?
– В смысле пресс, толкающий время… Все буквы уже есть.
– Л… П… Р… Ш… О… Все равно ничего не получается!
– А ты напрягись, подумай!
– Объелся уже думать… Ладно, не томи. Дай кофе…
Урбино проглотил кофе и разглядывал чашку.
– Ну?
– Что – ну?
– Слово!
– ПРОШЛОЕ!
– Пресс, толкающий время, – это прошлое. Знаешь, этот твой составитель гений!
И Урбино впал в задумчивость.
– Не унывай. Не тебе же одному быть гением…
– Гений не гений… А вот «Пересеклись земля и прошлое…» – чем не строка?
– Так пиши!
– Уже написал.
– Так прочти.
– Потом.
– Вижу я тут какую-то тучу… и молнию… не иначе к перемене погоды… – ворковала Лили над вечерней чашкой.
– А я вчерашнюю «чашку» уже начал сочинять…
– Прочти.
– Да это так. Набросок…
– Все равно прочти.
– «Смерть невесты» называется…
– Невесты?.. Читай!
1. Черновик
2. Подстрочник
Так он – Умер?
(Никто не может этого подумать – но подумали все.)
Простенькое дочкино зеркальце
поднесла она к губам,
чтобы никто не начал первый.
Она взглянула на него
и
в улетучивающемся облачке
отразилась
сама
и увидела
себя —
только себя
и не узнала.
Нет, это не зеркало поднесли к губам…
Это жизнь его на мгновение подошла к зеркалу
и отразилась в нем так легко,
как девушка,
уверенная в том, что никто никогда не пройдет,
а моложе и прелестней
быть невозможно,
так…
лишь взглянет, почти неохотно,
что все так и есть
(и не могло быть иначе). —
Таким же плечиком промелькнет в нем,
как луч
(или случайный полет бабочки),
и так пролетит,
почти не коснувшись собственного отражения,
оставив тень прозрачного своего движения
в воздухе,
как падающую фату,
которую ткет она каждым своим мгновением
(каждое – венец,
вместе – саван)…
Даже сейчас,
когда в комнате никого не было
и отразиться было не от кого,
даже для себя,
потому что ее уже не было —
а лишь облачно, что она только что была,
только что вышла,
что ее можно найти сейчас в саду
(об этом в комнате была оставлена записка
из ветерка занавески,
нечитаной книги
и надкушенного яблока) —
что она уже там
среди деревьев, под звездами
начертана
клинышками
на бересте —
так
она не отразилась,
а
покинула
зеркало…
Нет, не зеркала коснулось его дыхание
(или ветерок ее движения…) —
это зеркало
поднесли к губам
это жизнь его
на миг
отразилась в зеркале
и,
узнав себя
узнав
что это она
покинула его
с той же легкостью
как
дыхание на зеркале.
Господи,
как быстро!
На этот раз гадание Лили оказалось точным и сбылось тут же: сначала она стала мрачной, как туча, потом из ее нежных глаз полыхнули молнии. И Грянул Гром:
– Ты все еще ее любишь!!!
Не в силах восстановить содержание столь всеобщего диалога (страницы на две-три), перейду к сюжетной его части. Впрочем, она тоже не была содержательна.
– Я не могу больше кофе, – сказала Лили, – эти чашки… – Она попробовала швырнуть ее об пол, но передумала, ограничившись жестом. – Выводят меня из себя! Хочешь выпить?
Урбино хотел.
К его радости, у нее даже оказалось полбутылки виски, сама же она предпочла бокал белого вина.
Урбино так обрадовался возможности перемирия, что окосел быстро и на ее участливые расспросы поведал как на духу все, как у него и Дики было. И он не заметил, как чересчур увлекся исповедью.
– И это все? – спросила Лили пристально.
– Все. Был весенний солнечный день, много птиц, как здесь…
– Как здесь??
– Ну да. Дети играли на пустыре в разноцветных куртках. Я прочитал на заборе странное слово БЁРДИ. Сочинил стишки…
– Прочти!
Урбино несколько протрезвел и задумался, будто вспоминая: а стоит ли?
– Я был очень пьян.
Лили поджала губки.
