– Тем более мне, – заявил Бибо, вспомнив о крысах.
5-010
– Так в чем же смертный грех – в грехе или в смерти?
– Правильно мыслишь, сынок. Я вот тоже долго думал, в чем мой главный грех. Измышлял, зачем последовательность заповедей и смертных грехов и каково их между собой соответствие…
– Вот-вот! Ведь если какого вообще нет, то другой, может, и не считается? У меня, например, гордыни вовсе нет!
– Ты так думаешь или так считаешь? Я тоже меньше всего думал про «сотвори себе кумира»… И вот – на тебе! Куда занесло…
– Ты про Коня?
– Понял! Понял, сынок… Он все учудил. В бегах уже второй месяц.
– Я тоже думал, что «не убий» мне не грозит. В жизни разве комара убил – а одни смерти кругом. Все со мной рядом приговорены…
– Все дело в том, что одним можно набрать на все семь! Что отсутствие не уравновешивает, а, наоборот, перекачивает. Считать ли пьянство чревоугодием, когда я не закусываю вообще? Оказывается, считать. И еще как считать! От него прелюбодеяние. От прелюбодеяния… вообще никуда не деться. А там и «не убий» в сумме набежит.
– Вон что у меня из двух цацок наросло. И двух девиц…
– А с этим херувимом! Ведь я уже почти святым был! От одного моего прикосновения больные излечивались. Уже «встань и иди!» готов был сделать… и заболел какой-то деревяшкой! Не ел, не спал, все боялся, что ее кто-нибудь купит. Я же себе пуговицы не купил, а тут такие деньги отвалил – за год жизни! И что же? Только купил и успокоился, в своем шалаше под распятие поставил – гром, молнии! И прямо в мою хибару… Он-то меня и спас! Или погубил…
– Конь?.. Так те две лунки в полу – от него?
– Именно! От его задних копытищ. Он меня, бездыханного, на круп забросил – и прямо в рай.
– Так хорошо же!
– Хорошо-то хорошо. Только в рай свой, басурманский…
5-011
– Вы будто сговорились, – сказал Петр Порфириди. – Ни один из вас не меняет показаний.
– Они все выгораживают меня, – твердо сказал Бибо.
– Они же утверждают обратное: что это вы выгораживаете их.
– Ну, они простодушны и благородны, вот и все.
– Слушайте, мистер Ваноски-юниор, – сказал Порфириди, протягивая сигареты, – мы же с вами белые люди…
– Разве что снаружи… – язвил Бибо.
– Вы меня больше не выведете из себя. В конце концов, я знал вашего отца и понимаю, откуда в вас это.
– Хм! Вы даже не представляете, насколько вы проницательны!
– Я уже сказал вам, что иронией вы меня не проймете. У меня уже был подобный случай в практике. Камнем убили американского солдата. Так вождь надоумил все селение, чтобы каждый бросил в него по камню. И все сознались в преступлении, включая стариков и детей.
– Ну и как же вы нашли убийцу?
– Сами понимаете, это было невозможно. Я просто казнил вождя. Хотя он-то как раз был парализован и камень бросить не мог.
– Мудро.
– Странно, вы еще не виделись с адвокатом. Хотя что с него проку… У меня все время такое впечатление, что кто-то вас всех очень толково инструктирует…
– Может быть, вы и правы… – загадочно сказал Бибо.
– Но это же невозможно! Кто может вам давать советы?
– А вдруг у нас всех просто чистая совесть?
– Только не приплетайте, пожалуйста, высшие силы к вашему довольно-таки банальному юридическому случаю.
– А что… почему нет? – сказал Бибо. – Любовь – это Бог.
– Уведите заключенного! – устало скомандовал Порфириди.
5-012
– Он хотел, как лучше. Он ничего дурного не имел в виду. В конце концов, он профессиональный херувим и ему ничего не стоило выполнить подобную работу. Я даже этой бритвы не разглядел…
Теперь отец являлся к нему каждый день, приносил заветную фляжку, брал сына за руку, отыскивал пульс…
– Кайф… – блаженно бормотал он, как только сын снова прихлебывал.
– Почему бы нам не позвать и Пусио? – удивлялся Дж. К. Дж.
– Я могу вас навещать лишь по отдельности. Его один Лапу-Лапу интересует.
– Ты и его видел?
– Как тебя. Он меня встретил и помог мне бежать.
– Ты бежал из рая?
– Ну а что мне там делать? Я очнулся от хохота гурий: они первыми обнаружили, что я неверный. Необрезанный. Ну меня сразу в ад. А Лапу-Лапу за пятьсот лет отсидки уже там приспособился к кочегарке. Услуга за услугу: я как-никак его первый историк. Сначала геенну огненную подобрал похолоднее, а потом и свалить помог. Все же я заслужил более христианскую участь… К своим захотелось. А Лапу-Лапу один черт – что мусульманин, что христианин, был бы человек хороший. Он меня с коксом перемешал и в отвал сбросил. Труднее было обратно этот чертов мост миновать. Ну да ты сам имеешь об этом представление… Хлебни скорей – жарко от одного воспоминания! Вот так, хорошо… Долго ли, коротко ли, достиг я родимых врат. Очередь. Не пускают. Мне же там насильственное обрезание сделали! Там был неверный и тут стал неверный! Грехи мне все припомнили, стали добрые дела пересчитывать… и все им мало! Как грех – так несомненный, как добро – так под подозрением. Разозлился я: для того от басурман бегал, их угли христианским потом поливал! Смекнул тут один, что случай особый и полезный: скостили мне грехи за побег из вражьего плена… Поместили меня в самом конце чистилища, прямо у райских врат. Подождите, говорят, мы скоро…
