Этот закон доказать математически наиболее сложно, потому что затруднительно обосновать критерии и параметры того, что я называю “изменением”. Трудно исчислить эквиваленты. Мальтус с его прогрессиями и Мендель с его горохом – вот кто всю жизнь не давали мне покоя! Не знаю даже, подтверждают ли мои законы их или опровергают. Посвящаю закон моему сыну».
И Бибо не знал, смеяться ему или плакать.
Он любил отца.
5-007
Бибо распахнул дверцу в соседнюю яму, и они обнялись.
Со вчерашнего дня у него оставалось, и у Пусио с собой было. Выпив, они обсудили, чья вина.
– Ты зачем же, старый дурак, табакерку себе присвоил?
– Так ее же нашли в вещах Бьянки!
– Ну и что? Она же моя!
– Так Бьянка сказала, что это ее.
– Зачем?
– Чтобы отвести обвинение от тебя.
– Вот дура!
– А Мадонна сказала, что дочь на себя наговаривает, чтобы выгородить ее, свою мать, старую наркоманку… Вот я и решил, что лучше – меня одного. Мне оно как-то и привычней.
– То есть?
– Я как-никак профессионал, – рассмеялся Пусио.
5-008
Впервые Бибо отцу не поверил: это был не отец, и не призрак, и не бес в его обличье – просто невнятный сон.
Он появился в их фамильном замке, чтобы переодеться. И было понятно, что умер он давно, лет десять назад. Выглядел молодо и бодро – на тот возраст. Щеголял перед сыном голый, поигрывал потяжелевшим торсом: «Как, сохранил еще гибкость?» Два малыша, тоже голеньких, крутились у него под ногами. Одного он как-то небрежно оттащил за ножку, так что тот даже стукнулся головкой о паркет. Бибо сделал замечание, что нельзя так: «Это же твои дети!»
– Нет, это твои дети, – отвечал отец. – От Бруны и от Бьянки.
Бибо тискал своих голеньких деток – один был на редкость смышленый. Не понять было их возраста: какие-то взрослые младенцы… «У нас в роду, – сказал смышленый, – был один писатель, он замечательные стихи писал: “Да-да-да, мой сынок – нет-нет-нет, моя мать…”» – «А дальше?» – «Дальше – всё».
О господи! Значит, нас всех казнят!
– Так, значит, это ты бабкину табакерку слямзил? – спросил отец.
И был он уже нормально одет, в свое рубище. Нормально присел на краешек топчана с фляжкою в руке.
– Как ты узнал?
– Она мне тоже очень нравилась. Я ее и сам хотел украсть. У тебя мой вкус.
– Теперь за нее нас всех казнят!
– Ну, не всех, – сказал отец. – Кого-нибудь одного. Ты уже знаешь, что Бьянка беременна?
– Господи! – взмолился Бибо. – Что же я, опять убийца?!
– Почему уж и убийца…
– Я же не только табакерку – я и камею украл!
– Бруна не от нее умерла. Ее сепсис произошел от криминального аборта.
5-009
И уже ни кофе, ни полотенца, ни даже традиционной следовательской сигареты…
– Так на чем же будем ставить точку, обвиняемый?
– Ставьте, где хотите. Мне все равно.
– Вы все запутались. Судя по тому, как слаженно вы покрываете друг друга, назрело еще обвинение в организованной преступности. Не говоря о сокрытии улик и даче ложных показаний… Вы – банда.
– В этом смысле любая семья – банда.
– Семья – это ячейка общества, но если она встала на преступный путь – она же ячейка мафии.
– Если не наоборот.
– Что вы имеете в виду?
– Если общество преступно…
– Обвиняемый, не усугубляйте своего и без того безнадежного положения. Вам грозит приговор минимум по десяти обвинениям, из которых семь караются смертной казнью. Единственное, что в моих силах, – это распределить вину более равномерно между сообщниками…
– Воистину греческий дар.
– Прошу вас не оскорблять!
– С вашим знанием английского… Хватит мыть свинью.
– Молчать! Это вам не красная селедка!
– Вы хотите сказать, красная тесемка?
– Хорошо. Хватит. Кому из вас принадлежит табакерка?
– Никому. Вы сами прекрасно знаете, что она принадлежит мистеру Энзу.
– Кончайте вашу лошадиную пьесу! Я имею в виду кокаин.
– Мне.
– Ну, я понимаю, когда вы покрываете вашу барышню… но зачем вам брать на себя самое страшное обвинение за эту черномазую толстуху! Мистер Ваноски-юниор! При определенном старании с вас могут быть сняты все обвинения, кроме побега, к которому в силу вашей невиновности в гибели отца можно отнестись максимально снисходительно… Так кому же на самом деле принадлежит кокаин?
