Что-то стукнуло его по лбу.
Банан.
Он лежал на дне трехметровой ямы, свернувшись калачиком на клочке соломы, над ним было белое зарешеченное небо с осклабившимся лицом туземца с краю. Прицелившись, он ронял на Бибо перезрелые бананы.
– Па-адъем!
4-016
В первом приближении жизнь делалась понятной.
Там, наверху, в решетке был лючок со специальным блоком.
На бечевке спустился мятый армейский котелок с водой. Дали попить.
Так же спустили мрачное ведро для оправки.
И все. Бананы, стало быть, были уже сброшены…
В яме. На бананах и воде. Так.
Машинально почесал голову и застонал: на затылке запеклась внушительная ссадина.
И – странное, непривычное чувство. Взамен отчаяния…
Глубже ямы, острее боли и унижения – отвращение к себе!
«Да что он такого сделал!» – с пафосом оправдывал Бибо себя перед собой.
Как вспышка молнии, как удар по голове – мысль не о себе.
«ЧТО С БЬЯНКОЙ?!»
4-017
Сдвинули решетку, спустили лестницу.
Скомандовали:
– Прихватить парашу!
По шаткой стремянке с плещущим ведром в руке… Зубами, что ли, перехватываться? Бибо ухмылялся, припоминая ночные небесные похождения.
Эта лестница вела уж точно в небо.
И здесь, посреди пути, в раздумье, за что сначала ухватиться зубами: за перекладину или за дужку ведра?.. – испытал Бибо неожиданный, ни с чем по остроте не сравнимый укол счастья.
4-018
Петрос Порфириди, следователь по особо тяжким, как вы сами понимаете, был по происхождению грек.
Необычайная обходительность была его стиль. Необычайнейшая!
Наряд полицейских, из которых один держал таз, другой – кувшин, а третий – полотенце (накрахмаленное!), помог Бибо окончить утренний туалет.
Кофе был подан по-гречески – в турецкой посуде.
Сигарета.
Его английский этому соответствовал.
– Я не буду шарить вас в кустах, – сказал он, гордясь своим произношением. – Никакого плаща и кинжала!
– А, так, значит, это именно вы ближайший друг господина антиквара?
– Откуда вы знаете? – как бы насторожился следователь.
– У вас такой же прекрасный английский.
– Да, знаете, в этой ужасной дыре совершенно не с кем поговорить по-человечески.
– Вы давно из Греции?
– Как вы это определили?
– Так, дикая догадка. По носу.
Следователь насупился в раздумье: обидно это или не обидно?
– Так. Перейдем к делу. Как я понял, вас не вполне устраивает отведенная вам камера? Я вас сегодня же переведу в более благоустроенную. Но вы должны нам помочь. Сами понимаете, вы беглый по обвинению в убийстве, которое с вас до сих пор не снято. Так что вам определена камера смертников.
– К-к-как сме-е-ртников? – проблеял Бибо.
4-019
– Вообще-то для этого достаточно и одного побега. Но учитывая, что вы европеец… Короче, даже если обвинение в убийстве отца окажется окончательно снятым… Учтите, все ваши подельники задержаны и уже дали исчерпывающие показания. Революционная пропаганда у нас приравнивается к террористическому акту, что так же карается сме-ее… – заблеял следователь.
– К-какая еще пропаганда?!
– Призыв к свержению законных властей путем установки незаконного памятника разбойнику Лапу-Лапу!
– Знаете что, – вскипел Бибо, – слезайте с вашей ночной кобылы! Этот шляпный трюк вам не пройдет. У меня не три головы, чтобы пройти по трем смертным приговорам!
– Хорошо. За памятник мы отрубим голову Пусио. Поверьте мне, вам все равно хватит.
– Слушайте, я не буду давать вам никаких показаний! Я требую консула и адвоката!
– Будет, будет вам консул, не беспокойтесь. В конце концов, без него мы не можем привести приговор в исполнение в отношении иностранца. А адвоката я бы вам не советовал. Здесь он один, и вам не хватит денег на взятки.
– Взятка адвокату?!
– Зачем адвокату? Адвокат так и так получит свой гонорар. Судье, прокурору, мне…
– Вы с ума сошли!
– Видите ли, любезный мистер, какое дело… Допустим, мне удастся отбить все три приговора… Но что прикажете делать вот с этим? – Он выдвинул ящик стола и покопался в нем, выдерживая паузу.
Это была бабушкина коробочка с кокаином.
4-020
И не страх, а настигшее его с утра неожиданное отвращение к себе все росло.
«Господи! Господи! – взмолился он, сидя напротив параши, в окружении гнилых бананов. – Как же это я ничего, настолько ничего не понимал! Понял ли я, что у меня отец – УМЕР?! Нет. Понимал ли я, когда сидел за решеткой, чем это мне грозило? Опять нет. Понял ли я, какая удача вывела меня из тюрьмы? привела к Мадонне? столкнула с Бьянкой? Нет, нет и нет! Всё – как само собой разумеющееся. Понял ли я, что люблю ее?.. Господи! Пощади хоть ее! Как же я тебя люблю… что с тобой, Бьяночка?.. Козленочек!!! О Боже…»
