Часть вторая
Бритва Оккама
2-000
– Ну вылитый отец!.. Куда ты без паспорта и без денег? Босой?.. Дождался бы Бьянки-Марии.
– А что она может, твоя Белая Мери?
– О, она многое может! Я-то ведь из дома не выхожу, всегда на одном месте. А она толковая девочка…
– Толковая… А я все-таки пошел!
– Ну что с тобой делать?.. Подожди! У меня остались кое-какие его вещи.
– Чьи?
– Твоего отца, чьи же еще.
Так, значит, именно здесь он жил…
Так вот что прятал полицейский под своей ухмылкой.
Он сразу обратил внимание на эту дверцу у Мадонны, рядом с туалетной комнатой… Подумал еще: встроенный платяной шкафчик. Куда, действительно, в такой тесной квартирке вещи девать?
Он так и подумал, когда, упомянув про вещи, Мадонна направилась к дверце… Но шкаф оказался совершенно пуст. Глубок, высок внутри, но – пуст.
Странность эта разрешалась просто, но тем более неожиданно: пол в шкафу был не пол, а люк.
У него уже бывал такой сон…
Будто он в своей квартире открывает еще комнату. Такую неожиданную, подлестничную, почти чуланчик, почти даже гробик. Такую одновременно желанную, уютную, свою. Удачу два на три. Чтобы влезли койка, столик и стул. И окошко вдруг есть, не успеешь подумать о нем… Виват, одиночная камера! Приват-камера… Серебряная коробочка с серебряным порошком. И так все просто: три ступеньки вверх или вниз, потом повернуть… а там дверца или даже так, без дверцы… Вдруг. Всегда там была, никто не знал, не замечал – как так получилось? А вот получилось, и все.
Тесновата была все-таки лондонская квартира после замка.
После.
2-001
Ступенек в шкафу было больше, чем три.
Их было семь.
Наверху зашумела вода: Мадонна наполняла ванну.
«Ей бы хватило и одного стакана…» – подумал Бибо.
Его очень рассмешило представление о том, сколько в ванну помещается воды, а сколько Мадонны.
Воспоминание о трубе А и о трубе Б, через которые наполняется и опорожняется некий бассейн, будто совпадало с причудливым устройством квартиры.
Школьные воспоминания Бибо, насколько мы помним, были печальны и тоже каким-то образом совпадали с тем делом, которым он теперь занимался.
Он разбирал сундук отца.
Сундук был настоящий сундук.
Школьные воспоминания – о юбке.
«Наверно, матери просто нравилось ревновать…» – подумал вдруг он.
Глупейшая была история!
Девочкам в Итоне было не положено. И в этом смысле закрытое было заведение. Поэтому была одна. Дочка смотрителя. В нее были влюблены все, а она, как оказалось, в одного лишь Бибо.
Он же ее не замечал.
А когда заметил, было уже поздно.
Такая уж она была рыжая. И звали ее некстати – Бруной.
Но любили они друг друга сильно. Только негде было.
И в погребе, и на сеновале, и в конюшне, и под лестницей, и в анатомическом классе – повсюду либо тренер, либо смотритель со своей колотушкой.
На Рождество их отпускали домой, а она отпросилась навестить тетушку.
Он был готов где угодно, хоть и у тетушки. Уже у дверей она передумала:
– Ты мог бы меня познакомить со своей мамой?
– Конечно. – Голос его прозвучал фальшиво.
Он не мог.
И потому что он НЕ мог, потому что она на него посмотрела так, что он понял, что она поняла, что он понял, что она понимала, он тут же повез ее в замок, несмотря на все ее сопротивление.
«Лишь бы успеть…» – думал он.
2-002
Вошел отец без стука, и запертая на все замки дверь была ему нипочем.
Промокший насквозь, весь в каплях дождя.
Сын даже выглянул за дверь: никакого такого ливня…
– Так, значит, мы сюда пришли? – сказал он без большого удивления. – Мать дома?
Сын удивился больше, обнаружив себя в лондонской квартире.
Мать была, по-видимому, в министерстве.
– Я голоден, – сказал отец.
Был он в одних подштанниках, но не это было удивительно.
Удивительно было, какое молодое, даже юное тело было у отца. Как капли по нему живо сбегали.
Они прошли на кухню – они и были на кухне.
Сын пытался разогреть макароны.
– Ничего, так пойдет.
Отец жадно поедал макароны, с ножа; они соскальзывали, сыпались обратно. Он успевал, однако, – все время жевал и говорил все время…
– Видел твою Бруну…
Сын уже ничему не удивлялся:
– Ну и как она?
– Ничего. Запутанный случай… Ждет тебя.
