— Пошевеливайся, а то упустим ее! — нервно шепнул я Линку, хотя вообще-то ему приходилось все время меня ждать, пока я спотыкался в темноте.
— Расслабься! От нее шума больше, чем от скачущей по гравию лошади. Куда она от нас денется?
Уверен, Эмме подобное сравнение вряд ли бы понравилось.
— Ты вправду слышишь ее? — недоверчиво осведомился я у Линка.
— Ага. А еще чувствую ее запах. Грифель и драже с корицей.
Итак, Линк крался за Эммой, вынюхивая ее любимые конфеты и карандаши, которыми она решала кроссворды, а я молча брел за ним. Минут через пять он остановился у лестницы с гигантскими ступенями, ведущими наверх, в мир смертных. Линк шумно втянул ноздрями воздух, словно учуял персиковый пирог Эммы, пекущийся в духовке.
— Она там.
— Уверен?
— У тебя есть какие-то сомнения? — скептически приподнял бровь Линк.
Он толкнул тяжелую каменную створку, и в туннель хлынул поток света. Дверь была врезана в стену старого здания из выщербленного кирпича. Мне в нос ударила едкая смесь пива и пота.
— Куда нас занесло?
— Без понятия, — отозвался Линк, заходя за угол.
Я последовал за ним.
— По-моему, мы в пабе, — просветил меня Линк, заглянув в окно первого этажа.
Однако на литой металлической табличке красовалась надпись: «Кузница Лафитта».
— Что-то не похоже на кузницу…
— Эй, ребятки, — раздался чей-то голос из-за спины Линка.
Мой друг отпрыгнул в сторону, и мы увидели хромого старика. Он опирался на палку, а его голову украшала панама, вроде той, которую носил последний муж бабушки Пру.
— Вы стоите перед самым злачным заведением на всей Бурбон-стрит! История данного места не менее знаменита, чем сам квартал!
Бурбон-стрит! Французский квартал!
— Мы в Новом Орлеане! — воскликнул я.
— А ты что думал, мальчишка?
Во время наших странствий мы с Линком поняли, что туннели могут привести куда угодно — под землей время и пространство не подчиняются законам смертного мира. Эмма, разумеется, тоже была в курсе.
— Говорят, что в конце восемнадцатого века Жан и Пьер Лафитты открыли в этом доме кузницу, как прикрытие для контрабанды. Лафитты являлись пиратами, они грабили испанские галеоны, привозили добычу в Новый Орлеан и продавали все — от специй и мебели до плоти и крови. А сейчас народ любит пропустить в заведении кружечку-другую старого доброго эля!
Я поежился от страха. Старик улыбнулся и дотронулся кончиками пальцев до полей шляпы:
— Хорошо вам провести время в беззаботном городе, детишки!
Насчет приятного досуга я как-то сомневался… Старик оперся на палку, протянул нам панаму и принялся настойчиво ею потряхивать.
— Ну, конечно, — спохватился я, порылся в карманах, но выудил оттуда лишь четвертак.
Я взглянул на Линка — тот пожал плечами. Я бросил в шляпу монету, но старик поймал меня за запястье и пробурчал:
— Ты парень не глупый! Но будь я на твоем месте, то убрался бы поскорее из города назад в туннель, откуда вы явились!
Я отдернул руку, а старик широко ухмыльнулся, показав неровные, пожелтевшие зубы и заявил:
— Увидимся!
Я потер кисть, а когда поднял глаза, старикан уже пропал. А Линк снова превратился в ищейку. Теперь я понял, как Охотнику и его кровавой стае удалось так быстро выследить нас, когда мы разыскивали Лену и Великий Барьер.
Мы миновали французский квартал и выбрались к реке. Испарения от мутной коричневой воды смешивались с ароматом специй от находившихся поблизости ресторанов. Даже ночью воздух был очень влажным. Он буквально прилипал к телу, словно мокрая одежда, которую нельзя снять, как ни старайся.
— А ты не ошибся?
— Ш-ш-ш! Драже! — прошипел Линк.
Я посмотрел на тротуар: впереди, в свете уличного фонаря стояла Эмма. Мы прижались к стене, стараясь не привлекать к себе внимания в надежде, что Эмма нас не заметит.
В бледном круге света, у самого края мостовой на перевернутом ведре сидела креолка. Она продавала бенье.[9] Волосы женщины были заплетены в сотни тоненьких косичек, она чем-то напоминала Твайлу.
— Бенье! Ты покупать? — спросила женщина, протягивая Эмме что-то небольшое, завернутое в красную ткань. — Тогда это — презент.
— Какой еще президент? — пробурчал сбитый с толку Линк.
