Как защититься, отвести душу и выразить свои чувства? Кто-то уже давно набил руку в однообразной работе, а кому-то с ней еще предстояло свыкнуться. Среди батраков, кроме добросовестных, попадались и озлобленные люди, которые в первую же неделю после Сретения расправлялись с неудобными, тяжелыми в обращении черенками вил. Без лишних слов они ломали об колено крепкие ореховые палки. Мастеровой, особо чуткий к такого рода треску, всегда прибегал слишком поздно. Сломанными черенками батраки доводили его до отчаяния. В то время как после молитвы они могли отдохнуть в свое удовольствие, он вынужден был до поздней ночи пыхтеть в мастерской над новыми черенками. Уж если работники вбили себе в головы спровадить его в мастерскую, то они, конечно же, ломали и самые лучшие рукоятки, какие только производила природа. Но рано или поздно каждая сломанная палка, дававшая недолгий отдых разрушителю, одним концом ударяла по нему же, существу подневольному. Чуть ли не весь воскресный день батракам приходилось орудовать ножовками в зарослях орешника. Везде и всегда они оставались внакладе.
Если Мастеровому хозяева когда-либо поручали неблагодарную работу, он тут же вменял это в обязанность кому-либо другому. В прежние времена, будучи человеком нуждающимся, он по требованию хозяев выполнял любую работу, и на подхвате бывал, и на сене вкалывал. Зато уж после, став Мастеровым, раздавал эти роли нижестоящим, хотя, по сути, так никогда и не вылезал из навоза, а батрачил на крестьян вместе с другими. При сложившейся системе старшинства силу можно было показать лишь в одном. Сильный пихал в навоз слабого, поскольку против истинного врага сам был бессилен. Единение царило лишь в тех случаях, когда надо было срочно, за ночь, убрать какому-нибудь сельскому бедняку его единственное поле, поскольку тот не успевал сделать этого сам.
Бургер, по прозвищу Мастеровой, на многих наводил страх. Спустя несколько лет, когда он снова нанялся к хозяину, Конраду уже исполнилось четырнадцать, а самой младшей, Марии, — двенадцать. Руди, работавшему в хлеву с Фельбертальцем, — пятнадцать. Руди выделялся своей общительностью. Бургер и Конрад были одинаково угрюмы. Один говорил лишь повелительным тоном, другой, которому повелевать было некем, вообще не разговаривал. Мария, трудившаяся, как и Холль, с шести до половины восьмого, а потом отправлявшаяся в школу, спала в кладовке перед кухней, так как в комнате, где ночевали батрачки, блудили. Руди, в отличие от всех вкусивший безмятежного детства, спал вместе с Фельбертальцем там, где положено скотникам. У Конрада, которому, как и Марии, уже пришлось поработать на других усадьбах, не было отца. Мария — круглая сирота. Выглядела она семнадцатилетней. Чтобы попасть в кладовку, надо было пройти через помещение для скотников. Вскоре все упростилось. Мария пустила Руди в постель. Сразу же после первой ночи, которую они провели вместе вплоть до самой дойки, Фельберталец — мужик и без того с норовом — начал донимать Руди. Дойка, мол, уж больно затягивается, и, хотя он зарабатывал тысячу, а Руди — пятьсот, потребовал от паренька, чтобы тот без промедления взялся доить столько же коров, сколько и он, Фельберталец. А в любом деле, которое и так безропотно исполнял Руди, стал находить всякие недостатки.
Однажды утром после завтрака Бургер велел батракам готовить сани. Холля и Марию послал запрягать лошадей. Едва они приступили к делу, из коровника прибежал Руди и сказал, что Бургер сверзился с сеновала и загремел по стремянке, но тут же встал на ноги и выскочил в среднюю дверь. Должно быть, его кто-то столкнул. Холль, побежавший вслед за Руди и Марией в коровник, подумал было про Тео, который, как известно, сидел однажды в тюрьме. Но Тео и Грегор стояли в заднем хлеву и, судя по виду, тоже не могли понять, зачем Бургер куда-то помчался. Когда Руди сказал им, что Бургер ищет того, кто его столкнул, они поняли, что он бросился за Конрадом, наверно, убить хотел, но это тоже всех озадачило, потому что молчуна Конрада все они считали безобидным человеком. Бургер снова оказался наверху и, увидев сбившихся в кучу работников, заорал:
