В этой школе мне следовало продолжить поиски своего творческого дара. Память у меня была неплохая, и потому учеба шла хорошо, тем более что я много занимался и терпеливо сносил постоянные тренинги, контрольные и факультативы. Я верил в то, что мне предназначена великая судьба и рано или поздно ее рука опустится на мою голову. По четвергам я посещал занятия в кружке юных химиков, где девять учеников, включая меня, слушали рассказы отца Клейтона о благородных газах, о структуре угля и о том, как в коренной породе в течение миллионов лет образуется торф. Мы решали уравнения с кислотами и щелочами, заучивали названия элементов и их соединений. По пятницам во время ланча я захватывал свой бумажный пакет с едой и отправлялся на факультатив по географии. Поедая сэндвичи с ореховым маслом и сельдереем, я следил за тем, как русский эмигрант, отец Дастоев, путешествует по картам Восточной Европы и Экваториальной Африки, произнося названия обозначенных розовыми и синими пятнами государств. Как-то раз он указал на расплывчатое пятно в форме фуксии, обозначавшее СССР, и объявил:
— Я родом из этого розового океана, вот отсюда.
Каждую неделю он устраивал опрос по городам Восточной Европы, и я гордился тем, что принадлежал к уникальной группе американских подростков, знающих, что Балтийское море, как и штат Мичиган, напоминает кисть руки.
Так я готовился стать гением, в полной уверенности, что у взрослых это такая же работа, как труд пожарного, врача или ювелира. Гении мне представлялись щуплыми очкариками. Они всегда куда-то бегут вприпрыжку, плохо разбираются в обуви, предпочитают одежду темных расцветок и твидовые пиджаки. Эти мужчины — а это исключительно мужчины — совершенно непредсказуемы. Их деятельность в любой момент может привести к взрыву и извержению, как в не прошедшем испытания автомобильном двигателе. При этом гениальность не дана им от рождения, а приобретена путем правильно организованного обучения под руководством старших.
На мой десятый день рождения отец приготовил мне сюрприз: мы отправились в путешествие. Он разбудил меня рано утром, подал одежду, с вечера приготовленную мамой, и мы сели в машину. Когда после часа езды мимо заснеженных полей мы остановились позавтракать, отец поздравил меня:
— С днем рождения, Натан! — сказал он, доедая овсянку. — Сегодня тебя ждет большой сюрприз.
Вид у него был самый загадочный. Я напрягся. Мне почему-то представилась заполярная тундра и серое небо над ней.
— А куда мы едем? — спросил я.
— Ты не поверишь, если я скажу, — улыбнулся отец.
Мы направились в аэропорт Мэдисона. Я до этого никогда не летал на самолетах, да и в аэропорту был всего пару раз и потому, сидя в зале ожидания, смотрел во все глаза на бизнесменов, листавших газеты при свете, лившемся из огромных окон. Женский голос в громкоговорителе объявлял о вылетах. Целый взвод монахинь пил кофе из пластиковых стаканчиков. Преобладали мрачные мужчины в костюмах, похожие на агентов похоронного бюро, но такое же тяжелое впечатление производили и отдохнувшие посреди зимы на Гавайях загорелые семейства в ярких одеждах. Я стоял у окна и с замирающим сердцем смотрел, как взлетают и приземляются самолеты, как оттаивают их крылья. Отец тем временем уселся на крайнее место в ряду пластиковых стульев и принялся что-то сосредоточенно писать в записной книжке.
Когда мы встали в очередь на посадку, я поглядел на табло, возле которого стоял человек в форме, и понял: мы летим в Сан-Франциско. Я знал, что этот город находится в Калифорнии — там же, где Диснейленд, но в каком именно городе находится Диснейленд, я не помнил. Вероятность того, что отец решил свозить меня в Диснейленд, была ничтожна, и я сразу отогнал эту мысль. Однако позже, когда мы заняли свои места, когда заревели турбины и воздух стал пахнуть металлом, отец сказал что-то вроде того, что мы проведем целый день в огромном парке аттракционов.
— В этом месте понимаешь, что такое физика, — объявил он, подняв при этом указательный палец.
Я сразу вообразил себе карусель в виде гигантского осьминога и чертово колесо — настоящие гимны центробежным силам.
