Франсуа слушал, нахмурив брови.
Можандр продолжал:
— Чем больше я старею, тем тяжелее для меня одиночество. Прежде, бывало, забудешься за работой, а теперь и работа не радует. Ко всему потерял охоту. Решил переселиться: может, полегче станет.
И как бы невольно взгляд его все время обращался к детям.
В эту минуту из леса вышли с вязанками хвороста Виктор и Клара.
Завидя Можандра, они побросали вязанки и подбежали к нему.
Он, как всегда, приветливо с ними поздоровался и сказал Луво, который по-прежнему хмурился:
— Какой же ты счастливец! У тебя четверо детей. А у меня никого нет.
Он вздохнул.
— Пенять не на кого, сам виноват.
Он поднялся.
Все последовали его примеру.
— Прощай, Виктор! Работай, не ленись и люби своих родителей — это твой долг.
Положив руки ему на плечи, он долго смотрел на него.
— Подумать только: если бы у меня был сын, он был бы уже таким, как Виктор.
Злобный взгляд Луво, казалось, говорил: «Да уберешься ли ты наконец?»
Однако в ту минуту, когда плотник собрался уходить, Франсуа пожалел его и окликнул:
— Можандр! Может, поужинаешь с нами?
Это было сказано сквозь зубы и таким неприятным тоном, что невольно пропадала охота принять приглашение.
Старик покачал головой.
— Спасибо, я не голоден. Видишь ли, когда на душе невесело, на чужое счастье больно смотреть.
И он ушел, тяжело опираясь на палку.
За весь вечер Луво не проронил ни слова.
Всю ночь он ходил взад и вперед по палубе, а утром, ни слова не сказав, ушел.
Он отправился прямо к кюре.
Дом священника стоял по соседству с церковью.
Это было большое четырехугольное здание, перед ним — двор, позади — огород.
У крыльца куры клевали корм.
На выгоне мычала привязанная корова.
Приняв решение, Луво сразу успокоился.
Он открыл калитку и со вздохом облегчения сказал себе, что, когда будет уходить отсюда, сбросит с себя бремя заботы.
Кюре он застал в прохладной столовой.
Священник только что позавтракал и теперь дремал, склонив голову над требником.
Появление Луво разбудило его — он заложил страницу и, захлопнув книгу, усадил посетителя. Судовщик мял в руках фуражку.
— Ну что, Франсуа? Какое у вас ко мне дело?
Луво сказал, что нуждается в совете, и попросил разрешения рассказать все по порядку.
— Потому что, видите ли, господин кюре, я не очень — то боек. Я не орел, хе-хе, как говорит моя жена.
Несколько успокоив себя этим вступлением, он начал свой рассказ, задыхаясь, весь красный, упорно глядя на козырек фуражки.
— Помните, господин кюре, Можандр вам говорил, что он овдовел? Это случилось пятнадцать лет тому назад. Его жена отправилась в Париж искать место кормилицы. Она, как полагается, показала своего ребенка врачу, в последний раз его покормила, а затем доверила разносчице детей.
Священник перебил его:
— Что это такое — разносчица детей?
— Это, господин кюре, такая женщина, которой поручают разносить по деревням детей кормилиц. Она несет их всех вместе в корзине, как несчастных котят.
— Ну и ремесло!
— Бывает, что им занимаются и вполне порядочные женщины, господин кюре. Но жена Можандра наскочила на женщину, которую никто не знал, на ведьму, которая крала детей и за деньги уступала их другим бездельницам, а те побирались с ними на улицах, стараясь разжалобить людей.
— Да что это вы рассказываете, Франсуа?
— Сущую правду, господин кюре. Эта подлая баба украла кучу детей, и малыша Можандра в том числе. Она держала его до четырех лет. Она хотела приучить его просить милостыню, но он был сыном честного человека и отказывался протягивать руку за подаянием. Тогда она бросила его на улице на произвол судьбы. Полгода назад она умерла в больнице, но перед смертью совесть стала ее мучить. Я знаю, что это такое, господин кюре, от этого чертовски страдаешь.
И бедняга поднял глаза к потолку, как бы клянясь, что не лжет.
— Тогда она вызвала к себе комиссара. Она назвала имя ребенка. Комиссар мне его сообщил. Это — Виктор.
Кюре выронил молитвенник.
— Виктор — сын Можандра?
— Да, его сын.
Священник был поражен.
Он пробормотал какую-то фразу, в которой можно было разобрать слова: «несчастный ребенок»… «перст божий»…
Встав с места, он заходил по комнате, подошел к окну, налил себе стакан воды и в конце концов, засунув руки за пояс, остановился перед Луво.
