Река времени.
Круги на воде подползают под стебли камышей. Память выхватывала их словно камерой: ничего уже не было в кадре, кроме этих кругов и солнечного света, который меняет остроту и переливается, — и снова воображение достраивает, на сей раз дольние музыкальные кварты — их несколько, следующих друг за другом, а не одна, как там, на поляне; пальцы упруго выбирают рояльные клавиши и так и не отпускают их, пока звук не иссякнет… почти. И тогда рука, взмывает вверх (звук не прерывается) и выбирает новую кварту.
На поляне не было и руки — эта кварта, которую я услышал, не была вызвана человеком.
Солнечный свет, путается в звенящих камышах, будоража ветер, который разгоняет платок, и тот, отбрасывая тень на землю, напитывает соком траву… а флаги, флаги тоже парят в это время?.. Все перетасовалось в моем воображении!
В очередной раз я поднимал голову, поворачивался на бок и смотрел назад, на Мишку, поверх спинки кровати — сгустка более плотной темноты, чем комнатный полумрак. (Один раз, сделав это слишком резко, я чуть не ударился головой о деревянную стойку). Этот свет на поляне каждый раз, как я представлял его себе, словно бы оставался внутри моих глаз, и я начинал видеть острее все предметы, которые тоже хоть сколько-нибудь были освещены, — предметы внутри этого желтого проема — эту салатницу на столе, в которую упиралась Мишкина тетрадь, и фонарик с вывинченной лампочкой, и деревянные заусеницы в световой трапеции на полу, в моей комнате.
Но главное, я видел острее людей — так мне казалось.
И тотчас остерегал себя: «Нет, не напрягай глаза слишком сильно. Не напрягай! Что если еще чуть — и увидишь всех людей наклеенными на остальную обстановку? — точно так, как Предвестники табора были наклеены на поляну. Это плохо! Это зло! Оно еще не вселилось в тебя, но может вселиться!..»
Но я и не напрягал глаз — пока что я просто видел острее — Мишку — вот откуда была эта нарастающая уверенность, будто и из его головы никак не выходят Предвестники табора, — он старается спастись, ускоряя очередную строку, но… нет, не выходит.
Но мой брат упорен и пишет быстрее, еще быстрее…
А если все это мне только кажется — что я знаю Мишкины мысли?.. Не может быть! Предвестники табора — они не могли не заворожить, не испугать… Мишка позабыл о них? Это просто невозможно!
— Миш… — позвал я, так и не сводя с него глаз.
Никакого ответа — он только скорее застрочил ручкой. Значит, я, скорее всего, прав.
— Миш!
— Что?
Ручка упала на тетрадь — упругий двойной хлопок: «пум-пум», — слабый. Мишка смотрел на меня, но что он чувствует, мне почему-то не удавалось распознать.
— Все в порядке?
— Да.
— Уверен?
Он не ответил, отвел взгляд, но писать больше не стал — пока. Я сел на кровати.
— Давай матери расскажем. И дяде Вадику.
— Я же просил тебя…
— Миш, не уходи от темы хоть раз… ну, пожалуйста!
— Это и есть еще только первый раз, когда я попытался, — губы Мишки чуть дрогнули, но он так и не улыбнулся.
— Давай расскажем!
— Не стоит, Макс, — серьезно ответил Мишка; потом выдержал паузу и повторил уже настойчивее — так, словно я возразил ему, — не стоит, хорошо? Обещай мне.
— Ладно.
Пауза. Потом мой вопрос:
— Что с кодексом?
— С кодексом?.. Не знаю… — Мишка остановился, потом вдруг затараторил, — не знаю, не знаю… ничего пока не знаю — не получается ничего.
— Они не выходят у тебя из головы, да?
— Ничего подобного.
Но мне все же показалось, что Мишка не вполне искренен сейчас. И тотчас он смягчился (словно потому, что почувствовал мои подозрения):
— Ну, я думаю о них немного, да. Конечно, думаю… но кодекс не получается просто потому что… да как-то тяжелее идет — вот и все.
— А что именно не так? — осведомился я, — в чем загвоздка?
— Масса загвоздок, масса. Но ты мне ничем не поможешь, поверь. Просто не мешай, и я постараюсь разрешить их до завтра. Если ты, конечно, хочешь, чтоб я выступил на собрании, — последнюю фразу Мишка прибавил даже с досадой.
Все же к полудню следующего дня состояние Мишки заметно улучшилось — он хотя бы был уже совершенно спокоен, все повторял, что «вчера у меня не выходило — это да, но сегодня… не то, чтобы даже на лад пошло, но, во всяком случае, большинство статей я сумел завершить», — говоря это, Мишка стоял посреди комнаты в позе оратора.
