- Выпил вчера лишку. Разморило с отвычки. Уснул, как ко дну пошёл. И всю ночь проспал. Вы уж меня извините.
Это оправдание он придумал ещё утром. И хотя буквально каждое слово здесь было ложью, ему лично такая версия показалась наиболее убедительной.
- Даже так? - заглянула цыганка в его глаза. - Что же, - вздохнула она. - Каждый добрый поступок должен быть вознаграждён. И моя семья теперь в расчёте?
- О чём вы? - даже сквозь ожёг начал краснеть Максим.
- Мы оба знаем. Но разговор остался. И поверь, яхонтовый мой, тебе он тоже поможет вернуться.
- Куда? Куда вернуться? - воскликнул Максим.
- Это сам знаешь. Так что сегодня… не пей, пожалуйста. И я тоже постараюсь, чтобы тебе… не наливали.
Цыганка развернулась и пошла прочь.
- Догадалась. Обо всём догадалась. А, ну и пусть. После бессонной ночи было трудно собираться с мужеством терпеть. А что будет очень больно, Максим не сомневался.
- Мне рассказывали, что Рому ты вылечил прямо в переходе. Но если что надо - говори, - взялся за дело барон после нескольких фраз о том, как отдыхалось.
- Да, вот в этих креслах и попытаемся, - согласился Максим. Давайте ваших детишек. Только… больше одного раза я за день… наверное, не смогу. Правда, как пойдёт… - начал было предупреждать о трудностях целитель.
- Дорогой, о чём ты говоришь! Сколько надо, столько и занимайся. Вот доченька моя, - представил барон первого пациента.
Максим тихонько ахнул. Вот так ребёночек! Ослепительной красоты девушка, заботливо поддерживаемая всё той же гадалкой, неловко прошла к креслу напротив Макса. И пока барон говорил ей на своём языке что - то ободряющее, юноша рассматривал это чудо. И тотчас поблекла в его памяти "младшенькая". Нет, конечно, Аза - восхитительная девушка, но эта…
- За мою принцессу согласен на любые условия, - подтвердил барон вчерашнее обещание.
- Не на любые, - поправила его принцесса.
Барон вновь разразился монологом на родном языке, а принцесса ответила своим гортанным голосом.
- Что ещё сейчас тебе нужно? - махнув рукой в перстнях, поинтересовался барон.
- Оставьте нас одних.
- Но вчера…
- Вчера я эээ занимался с ребёнком. Я сегодня… взрослый… человек, - нашёл Максим нейтральные фразы.
Слепая что-то ещё сказала отцу, тот вновь махнул рукой и они с гадалкой вышли.
- Я сказала ему, чтобы за меня не боялся. Могу за себя постоять и такая.
- Не сомневаюсь. Но чего ему бояться в собственном доме? - протянул к вискам девушки руки Максим.
- Он вообще за меня боится. А теперь - в особенности.
Почувствовав прикосновение рук, цыганка вздрогнула, схватила Максима за кисти своими мягкими теплыми, словно подушечки на лапках котёнка ладонями.
- Так надо.
- Меня ещё не касался ни один мужчина! Нельзя!
- Ай, ну я сейчас не мужчина. Я как врач.
- Конечно, мужчиной станешь ночью? Имей в виду, а тебе не Аза и такие условия не принимаю. Лучше слепой буду!
- Что? Что вы сказали? - обмер Максим, опуская руки. - Плата? Аза так расплачивалась? Но за что?
- За брата, конечно. Ты думаешь, цыганская девушка в первый же вечер в тебя влюбилась так, что с тобой тут же переночевала? Да ещё с русским?
- Думал, - невольно признался Максим, понуро сгорбившись в кресле.
- Дитё! - рассмеялась принцесса. - Наивное дитё! Сколько тебе годиков, врач?
- Да ну тебя. "Принцесса". Ходи слепой, - ещё больше обиделся Максим.
- Вот видишь! А говоришь " Я врач! Я не мужчина"! А когда гонор прищемили, так сразу - " Ну тебя"!
- А чего издеваешься? " Дитё"!
- Ладно. Убедилась в твоей безвредности. Лечи, давай. Меня слепую никто замуж не возьмёт.
- Такую язву и зрячую не больно-то…
- Всё. В расчёте. Начинай. Больно будет?
- Будет, но не смертельно, - вздохнул Макс, вновь ложа руки на виски, прикрытые черными шёлковистыми локонами.
Здесь было тоже самое. Только больше - целая колония, расползающаяся по зрительным нервам в сторону мозга. И если ударить одной волной, это надо сильный импульс. Конечно, быстро погибающая зараза не сможет ответить со всей силы. Но уж слишком сильный импульс. Можно навредить. Вздохнув и приготовившись терпеть, целитель послал вдоль проводков нервов голубой лучик, который постепенно выжигал чёрную колонию. Ответная боль была невыносимой, но в данном случае адресной - чернота отвечала врагу, а не организму, в котором обосновалась.
