— При чем тут вкус?.. Он что, ест шарики? — небрежно пошутила Фаина и вдруг покраснела, догадавшись и не веря своей догадке. — Что?.. Ты хочешь сказать, что он… что вы… что у вас… он что, тебя — туда?! Но это же… негигиенично! — Фаина смущенно оглянулась по сторонам, как будто кто-нибудь мог услышать, о чем они шепчутся. — Это же неприлично, неприлично это делать и говорить об этом неприлично… Зачем ты мне об этом говоришь?!
Фира улыбнулась, — ну прости, прости…
— Но, Фаинка, нам скоро сорок, можем мы с тобой за сорок лет один раз поговорить об ЭТОМ?
Им было «скоро тридцать пять», но, крутясь в колесе «семья-работа-дом-семья-работа», они так давно были взрослыми и чуть усталыми женщинами, что «скоро сорок» не было кокетливым преувеличением. Но они что же, ни разу не говорили о сексе?
Ну, конечно, говорили, много раз в детстве про «откуда берутся дети» и один раз после Фириной свадьбы. Фира наутро заглянула к Фаине в соседнюю комнату и сказала: «Ты не представляешь, какая я счастливая…» Фаина отвела глаза и смущенно спросила: «Будете одни завтракать или все вместе… со мной?» Фира отвела глаза и смущенно ответила: «Мы пока не будем завтракать…»
— У нас с Илюшкой как будто снова медовый месяц, — сказала Фира, — я как будто заново его увидела и опять влюбилась. Я ведь уже думала, что он никогда ничего не добьется, а он… Он СМОГ…У нас все, как раньше. Нет, даже лучше, намного лучше!..Это странно, да?
— Нет, я понимаю. Любовь — это не только влечение, это прежде всего уважение, — кивнула Фаина.
Кутельман не сказал и Фаине, что фактически написал Илье диссертацию. Она бы не рассердилась, не вскрикнула возмущенно «зачем ты тратишь свое время?!», это вызвало бы лишь ее благодарность. Он не сказал ей из-за той же неловкости, — ему не нужна благодарность, ему не нужна ничья благодарность, он просто хочет видеть, как Фира счастлива, как она по-новому красива и опять влюблена.
— Знаешь, я думала… может быть?.. Только представь, — еще один Неземной… а может быть, девочка… — Фира улыбнулась какой-то не своей улыбкой, робко. — …Но Илюшка молчит, значит, я сама должна решить. А что тут решать — сейчас никак нельзя ребенка. У нас скоро защита.
Кажется странной несопоставимость — на одной чаше весов ребенок, РЕБЕНОК, а на другой кандидатская степень. Даже не научный результат, не научный итог всей жизни, не важное для человечества исследование, а всего лишь защита кандидатской диссертации в намеченный срок. Как математик, даже как школьный учитель математики, Фира знала — недопустимо сравнение разноименных величин, нельзя производить операции с разноименными величинами, например, складывать кроликов и галоши. Но, когда речь о себе, о чем-то очень для себя важном, никто точно не знает, что именно нельзя сравнивать, ЧТО кролики, а ЧТО галоши. И хотя общий закон — чем больше жертвы, тем мизерней результат, известен каждому, не раздумываешь, не велики ли жертвы, просто мечтаешь о результате, просто хочешь…
…Через год Илья не защитился. Фира немного сердилась на Кутельмана — он же научный руководитель, и у него аспирант не может защититься!
Фира пыталась говорить с Кутельманом, спрашивала требовательно: «Эмка, ну как? Эмка, ну что там у него?»
Постепенно, не сразу, что-то неуловимо изменилось. Спрашивать стало неприятно, — они друзья, и Эмка нисколько не гордится, но все же сама ситуация — он профессор, а Илья незащитившийся аспирант, двоечник, — вынуждала ее говорить с другом как с начальником.
— Но, Фирка, я не могу произвести расчеты того, чего нет! Я же не могу сам сделать эксперимент… — виновато объяснял Кутельман и еще что-то дополнительно бормотал — «я подумаю», или «я посмотрю», или просто «я вот… сделал все, что мог… да». Фира наконец поняла — думать ему было не о чем, смотреть не на что, он сделал все, что мог, — да. А Илья не сделал ни-че-го.
С Фирой произошло то же, что с бегущим к автобусу человеком, которому подставили подножку, — а автобус последний. Она споткнулась, полетела на землю, разбила нос, поднялась и, утирая кровь, побежала дальше. Возникал естественный вопрос — что же Илья читал вечерами, неужели у него, как у двоечника, в научную книгу был вложен детектив? А где он задерживался, когда, приходя вечером домой, уставшим голосом говорил «нужно было кое-что с установкой»… Неужели он врал ей, как двоечник учительнице: потерял тетрадку, сломался будильник, учил, но забыл… Нет, не может быть!
