- А это что?
- Любовь. Это сила, связующая то, к чему ты стремишься, с тем, что ты есть и чем ты не являешься, но станешь в будущем. Если ты вдруг забудешь дорогу ко Мне, свет ее приведет тебя в обитель моей солнечной страны.
Стеах засмеялся:
- Какую дорогу, ты ближе ко мне , чем я сам! И снежной страны я не знаю. И солнечной тоже.
- Есть много вещей, которых ты не знаешь, гораздо больше, чем можно представить. И вспомни, что сказал тебе Таро только что...
Стеах задумался:
- О, да, он сказал, что Мать далеко. Но ведь он пошутил... Во всяком случае, у меня есть для него сюрпризы, два дара Матери, я поделюсь с ним.
- Дитя мое, когда бы ты не встретил меня, ты тотчас узнаешь свою Мать. Ты нежен и хрупок. Но ты пройдешь... Я буду там, внизу; приду, когда наступит время. И мы кое-что сделаем вместе.
- Время чего? - Стеах слушал, почти не понимая, но завораживала загадочная прозорливая реальность сказанного.
- Время готовности Универсума к вхождению в вечность. Это будет, конечно, непостижимая и величайшая реализация для вас, многочисленных, вспомнивших и забывших, умерших и родившихся, уносящихся в светлые дали розовыми чайками* и погруженных в смуту однодневной рутины. Каждый из вас станет Мною. Это игра, вы будете великолепно обескуражены и растеряны, узнав после миллионнолетнего бессознательного сна, кто вы есть в сути. Но игра лишь начинается, беги, тебя ждет Таро. Он ведь, не зная того, играет по моим правилам и движим мною же...
* Когда Йу прочитала эту фразу, она засмеялась: "А почему розовыми чайками, а не серыми пеликанами? - Йу, не валяй дурака! - Нет, ну правда, почему? Серыми пеликанами... Ой, как смешно..."
Стеах почувствовал в своей холодной руке ладонь Таро, ответил на его рукопожатие, и они понеслись в центр схождения коридорных извивов, застывших, как гигантские змеи, мощной и гармоничной композицией созидательного искусства, уходящей в бесконечность вечно новой живой конструкцией. Вдвоем они остановились на краю бездны, устремив солнечные взгляды в непроглядную черноту там, внизу, где яростные энергии обрушивались друг на друга, порождая недолговечные формы, изменяющие космический масштаб; и возникали новые закономерности, разрушающие эти же формы, на смену которым возникали другие, ограниченные и непонятные, существующие лишь благодаря непрерывной смене бесчисленных поколений; время здесь стало, неизвестно почему, врагом, разрушителем, Кала, неумолимым палачом сущего, хотя они ясно видели его бескрайнюю лучащуюся суть; это было непостижимо; кипел вселенский котел, это было дно... Таро оказался прав, это было интересно; захватывало дух в предвкушении новых приключений, открытий неизведанных возможностей, миров и свойств.
Они переглянулись, звонко восторженно засмеялись и шагнули в неизвестность, успев услышать, как бездна ответила на их чистый смех дьявольским хохотом, выплеснувшимся дегтярной волной из непостижимого колодца и гулким эхом прокатившимся по пустым анфиладам, и чувствуя, что покрываются толстыми, тесными, душными панцирями; в головокружительном полете или, скорее, падении они забыли себя, чтобы вспомнить спустя вечность и став бесконечно более обширными. Но сие было еще далеко впереди...
x x x
Все в Стеархе ныло болью нескончаемой, нестерпимой, непонятной. Он метался в полусне, полураспаде собственного существа, и был бескрайним серым хоботом, в бесконечных изгибах своих давно потерявшим и начало, и конец, и середину себя. Стеарх медленно разворачивал кольца не имеющего пределов тела, распутывал узлы, невероятно запутанные и стянутые в тугие серые нагромождения, уходящие в беспредельные просторы того, о чем он мог сказать: "Это я". Стеарх как бы пытался воссоздать свою первоначальную божественную простоту, очевидно, безрезультатно. И болело везде, чем он был, вращаясь среди звезд - прообразов бушующих ядерных светил - , но болело как-то не так; и эта боль возникала от невозможности вернуться к исходному состоянию, в котором Стеарх пребывал до рокового таинственного толчка, давшего вращение всему, чем он был (был он всем); толчка, безвозвратно нарушившего гармонию его стабильного бытия, но возникшего где-то вне пределов Стеарха, и это было непостижимо, так как ничто не могло быть вне его. Он перестал знать, пребывать, существовать и превратился из неподвижности в процесс, из бытия в становление, из знания в разделение, из любви в поглощение, о!.. И... он вспомнил золотой голос Той: свои солнечные глаза, песчаное плато, города хрусталя, предназначение Вселенной (о, безнаказанно ли?);.. и тут же перестал быть, став точкой, началом. Это была тоска, горечь, снова боль; начало, нет ничего... И ценой величайшего напряжения точка создает в себе непреодолимую, чудовищную жажду расширения и... Взрыв, возникновение пространства, времени, материи и (о!, облегчение-то какое!) незнакомого нечто, от чего можно оттолкнуться в развертывании того, чем он был. Он напрягся, породил изначальное вращение и потерял осознание себя.
